Содержанка
Шрифт:
— Ах ты негодник! — воскликнула Лида и попыталась схватить Эдика за ухо, но тот легко увернулся и с горделивым видом подошел к ней.
— Вы что тут делаете? — спросил он.
— Захотелось подышать свежим воздухом. Решила посмотреть Кремль.
— Зачем это?
— Хочу видеть место, где принимаются все решения. Где кто-то может поставить свою подпись на листке бумаги и определить мое будущее. — Она поежилась, когда с реки налетел пронизывающий ветер. — Решить, жить мне или умереть.
Они шагали вдоль Москвы-реки
— Знаешь, что я думаю, Эдик? Я думаю, что эта крепость — паук, который сидит в середине своей паутины, а паутина — это вся Москва. И мне кажется, что я попалась в эту клейкую паутину и теперь, если я шевельнусь, этот паук придет за мной.
Мальчик на какую-то секунду воззрился на нее недоуменно, а потом рассмеялся. Рубанув рукой воздух, он сказал:
— Вот что я с паутинами делаю. Рву их, они же некрепкие.
Лида засмеялась.
— Завидую я тебе, Эдик.
— Это почему?
— Потому что ты видишь в жизни только черное и белое. Не знаешь, что есть еще и серое.
— А это плохо?
— Нет. Я помню, что сама совсем недавно была такой же.
— И что?
Она взъерошила его волосы. Мальчик недовольно отклонился, шагнул вперед и развернулся к ней лицом. Лида впервые заметила, что кожа его утратила серый оттенок, а скулы выступали уже не так остро. Колбаса, окороти теплая куртка начали сказываться на нем.
— Оставайся со своим черным и белым, так живется намного проще.
Мальчик скривился. Он не понял ее. Да и мог ли он понять? Она и сама не была уверена, что что-то понимает. Но у него на то, чтобы понять, была впереди целая жизнь. Она тоже скривилась, передразнивая его. Ей было всего семнадцать, но рядом с ним она чувствовала себя совсем старой. Она вытащила из кармана пальто глазурованное пирожное с засахаренной вишенкой.
— Смотри, Серуха, у меня для тебя кое-что есть.
Вообще-то пирожным она хотела умилостивить Эдика, но для него собака была важнее. Щенок взвизгнул и стал выбираться из своего мешка. Мальчик извлек его и поставил на землю, серые вислые уши тут же забились на сильном ветру, как крылья.
— Это вам пополам, — строго сказала Лида, передавая Эдику пирожное.
Он опустился на корточки, откусил небольшой кусочек, а остальным помахал над головой собачонки, пока та не поднялась на задние лапки и не принялась нетерпеливо пританцовывать.
— Я ее дрессирую, видишь? Всяким фокусам обучаю, чтоб деньги зарабатывать.
— Хорошая мысль.
Фокусы. Чтобы зарабатывать. Прямо как она. В Китае она думала, что так можно жить. Но сейчас? Она поежилась, вспомнив о кремлевских стенах. Теперь, хоть ее и окружали черные тени, она как будто стала видеть жизнь яснее.
— Ну так что? Вы-то с Серухой чего
Эдик сосредоточенно следил, чтобы собака не опускалась на передние лапы.
— Тебя ищем.
— Меня? Зачем?
— У меня для тебя послание.
Тут она наконец-то добралась до уха Эдика и сжала его так, что он взвизгнул.
— И когда же ты собирался мне его передать, а?
Щенок подпрыгнул, пытаясь укусить ее за руку.
— Сейчас, сейчас! — сердито закричал мальчишка.
Она отпустила его.
— Ну?
Эдик прищурился и внимательно посмотрел на нее.
— А еще пирожные есть?
— Вот ворюга! — пожаловалась она и отдала ему пирожное, которым собиралась сегодня угостить Чана.
Мальчик усмехнулся и бросил пирожное в пасть щенку.
— Он хочет тебя видеть. Прямо сейчас.
Не успел он договорить, как она развернулась и бросилась бежать.
44
Чан Аньло был обнажен. Когда Лида ворвалась в комнату, его вид заставил ее остановиться и замереть, не дыша. Он стоял у окна и смотрел на улицу. Поток жемчужного света разливался по вытянутым линиям его тела, подчеркивая мышцы спины и крепкие сухожилия, идущие от живота до бедер. Он был прекрасен.
Наверное, он наблюдал за ней, когда она приближалась, смотрел, не идет ли кто-нибудь за ней следом. Когда она вошла, он повернул голову и посмотрел на нее через плечо. Она не дышала. Не шевелилась.
Глаза его были также обнажены, как и его тело. Темные, непостижимые, они были полны чувств. От обычного его спокойствия, которое она так любила, не осталось и следа. В нем как будто кипела битва. Его боги, наверное, смеялись над ним. И все же один уголок его рта пополз вверх в улыбке.
Она поняла, что этот образ ей не забыть никогда.
Когда Лида открыла глаза, Чан опирался на локоть и смотрел на нее. Ей вдруг показалось, что он наблюдал за ее снами.
— Привет, — сказала она, не поднимая головы.
Он поцеловал ее в лоб и в кончик носа, но удержался от поцелуя в губы. Она поняла, что теперь он готов говорить. За окном бесновался пронзительный ветер. Он бил в стекло и проникал в комнату через щели в раме. От этих звуков ей стало не по себе. Это был нехороший звук, звук, предвещающий недобрые перемены.
Он погладил ее по лицу.
— Ты готова слушать? — спросил он.
Сердце Лиды сжалось. — Да.
— Я нашел его.
— Йенса? — Да.
Лида онемела. Язык перестал ее слушаться, поэтому она молчала.
— Я побывал в тюрьме. Я осматривал его рабочую комнату. — Чан смотрел на нее черными внимательными глазами. — Я видел его. Я разговаривал с самим Йенсом Фриисом.
Ее затрясло.
— Не плачь, любимая моя.
— Расскажи, — прошептала она.
— С ним все хорошо. Он высокий и сильный.
— Как? — только и смогла произнести она.