Софичка
Шрифт:
Старуха, увидев ее, пошла ей навстречу, и они, обнявшись, заплакали. А старый Хасан сказал:
— Софичка, не забывай нас. Приходи к нам, как к себе домой…
— Зачем мы ушли отсюда? — промолвила Софичка и снова беззвучно зарыдала.
— Это судьба, — сказал старый Хасан, — а от судьбы не уйдешь.
Софичку посадили у огня, и она рассказала все, что ей передал дядя Кязым. Ее выслушали молча.
— Брат твой тоже не хотел крови, — сказала Софичка, повернувшись к Шамилю, — он мне об этом сказал перед смертью.
— Но твой брат
— Я дала слово своему покойному мужу до смерти не прощать ему эту смерть, — сказала Софичка, — нет у меня брата. Он умер раньше моего мужа.
— Вот и я ему говорю: оставь! — добавил старый Хасан. — Ты свою мать убьешь, а не Нури. Ведь если ты его убьешь, они тебя тоже убьют…
— Пусть, — глухо вымолвил Шамиль, — я выполню свой долг, а там будь что будет.
— Мать свою пожалей, — терпеливо напомнил старый Хасан, — о себе я не говорю. Кроме тебя, у нас теперь нет детей…
— Кровь брата не даст мне жить, — сказал Шамиль, — и как я на людей буду смотреть?
— Люди тебе ничего не скажут, — снова обратился к сыну старый Хасан, — сейчас другое время. И учти, брат твой перед смертью об этом просил. Софичка не соврет.
— И этот подлец, швыряющий в человека топор, как в бешеную собаку, будет жить?! — воскликнул Шамиль, но Софичка почему-то поняла, что здесь вершина его гнева и он выше не поднимется.
— Он проклят нашим родом, — сказала Софичка, — а я до смерти ему этого не прощу.
Шамиль слушал, нахмурив брови.
— И твой брат не хотел крови, — напомнил старый Хасан, — Софичка этого придумать не могла.
— Он сказал: «Передай брату — мстить не надо», — сказала Софичка, — он сказал: «Кровь — это нехорошо».
— Ладно, — мрачно согласился Шамиль, — я не пролью его кровь, раз мой брат этого не хотел. Пусть твой брат убирается из нашего села и никогда не попадается мне на глаза, потому что я тогда не отвечаю за себя. Так и передай им, Софичка. Я иду на это ради тебя, ради своего брата. Я знаю, как вы друг друга любили.
— Я буду до конца жизни своей любить его, — сказала Софичка.
— Нам всем больше ничего не остается, — добавил старый Хасан.
С этим Софичка и ушла. Она чувствовала, что это посещение было нужно не только ее родне, но и всей семье старого Хасана. Отец и мать, потеряв одного сына, сейчас больше всего боялись в результате кровной резни потерять и второго. Она чувствовала, что сделала угодное Богу дело и выполнила предсмертное желание мужа. Брату она никогда, никогда не простит, но смерти его она не хотела. Да, не хотела.
Софичка вернулась домой и рассказала обо всем тете Маше. Тетя Маша встала, чтобы пойти в Большой Дом и передать им слова Софички.
— Пыталась кормить вашу собаку, — сказала она, уходя, — не кушает ничего.
Софичка взяла чугунок с молоком, вышла во двор и вылила часть молока в долбленое корытце, стоявшее недалеко от крыльца. Она подумала, что, может, собака захочет полакать молоко. Собака лежала
Софичка вошла в кухню и тяжело опустилась на кушетку. Теперь, когда она выполнила свой долг и спасла обе стороны от смертоубийства, на нее снова навалилось отчаяние. Будь она более замкнута на себе, чувствуй она, что жизнь ее целиком и полностью принадлежит ей, она бы пришла к мысли покончить с этой жизнью. Но она никогда не ощущала и не могла ощущать свою жизнь как нечто, принадлежащее только ей, и потому даже сейчас, когда погиб тот, кому она и ее жизнь больше всего принадлежали и кого она любила больше своей жизни, она все равно об этом не думала, потому что то, что осталось от ее жизни, все равно не принадлежало ей одной, а принадлежало и дедушке, и дяде Кязыму, и старому Хасану, и всем близким. И поэтому, несмотря на ощущение полной пустоты и бессмысленности жизни, мысль о самоубийстве не приходила ей в голову.
Она долго так сидела, уронив руки на колени, и обрывки жизни с Роуфом мелькали у нее в голове, сопровождаемые пронзительной печалью, как это бывает во сне, когда мы видим близкого человека, полного радости жизни, и в то же время знаем, что он умер, что его уже нет.
Софичка приподняла голову, и случайно взгляд ее упал на окно. Она увидела, что собака Роуфа подошла к корытцу и, как бы преодолевая равнодушие, неохотно хлебала молоко. Похлебав его с минуту, она угрюмо поплелась под дом, как бы говоря своей походкой: если уж тебе так хочется, чтобы я жила, я буду жить.
И Софичка встала, взяла кувшин и пошла на родник за водой. Она принесла несколько кувшинов воды и перелила их в ведра. Она принялась мыть в доме полы, затоптанные многочисленными людьми, приходившими прощаться с ее мужем. Потом она достала из кладовки кукурузные початки и, сев у огня, стала вылущивать прямо в подол. Налущив дюжину початков, она вышла во двор и, придерживая подол, стала сзывать кур. Оголодавшие куры мигом слетелись к ее ногам. Разбросав зерна и отряхнув подол, она вернулась на кухню и поставила к огню чугунок с фасолью.
Вечером она впустила во двор корову и впервые за эти дни сама подоила ее. Все это время корову доила тетя Маша. Как обычно, она сначала пустила под корову теленка и, дав ему немного пососать от каждого сосца, принялась доить сама, время от времени отгоняя теленка хворостиной.
Подоив корову, она вернулась на кухню, перелила молоко сквозь цедилку в чугунный котел и поставила его на огонь. Потом она достала из банки ложку сычужного раствора и влила его в молоко. Вымыв тщательно руки и вытерев их полотенцем, она засучила рукава и окунула руки в молоко. Из молока стали выплывать маленькие кусочки сыра, она стала собирать их и лепить из них большой ком сочащегося свежего сыра. Она переложила его в большую тарелку, придав ему обычную, округлую форму сулугуни.