/Soft/Total/ Антиутопия великого западного пути
Шрифт:
ПалСаныч раз за разом прокручивал в голове события этого вечера, но не мог понять, как же все случилось. Он всегда умел владеть собой, сдерживать себя. И в этот раз его руки тоже готовы были остановиться по малейшему сигналу — но Маша всегда оказывалась на их пути, всегда оказывалась именно там, где надо. Секс был неизбежен.
Он открыл глаза и повернулся на бок. Маша дышала легко, почти неслышно; она спала сном ребенка. Ну и черт с ним, с Кодексом, — подумал ПалСаныч. — Париж стоит мессы. Он зевнул, закрыл глаза и почувствовал какую-то всепроникающую опустошенность; усталость навалилась тяжелым душным покрывалом. ПалСаныч расслабился и мгновенно канул в темноту без сновидений.
Проснулся он от странного незнакомого ощущения
— Маша, что ты делаешь?! Это же оскорбительно! Это унижает тебя!
— Уммууу, — откликнулась Маша, не отрываясь от своего занятия.
— Перестань! Так же нельзя!
— Перестать? — Маша медленно приподняла голову, длинным махом проведя языком по стволу к уздечке.
— Нет…
И Маша опять склонилась над ним. Сто секунд молчания и сопения, и она добилась желаемой кондиции.
— Действуйте, профессор, — Маша мягко перекатилась на спину, увлекая его за собой.
Она плавно раздвинула ноги и согнула их в коленях. ПалСаныч снова поразился естественности ее движений. Маша не ерзала, как он, не искала ощупью самое удобное положение, но просто принимала его. Как будто в ней работал совершенный автопилот. А его автопилот давно разладился, ему приходилось контролировать каждое движение, отставать и ошибаться.
ПалСаныч снова вторгся в это знакомое тепло, и гонка возобновилась. Эрекция была проблемной, совсем не такой, как в первый раз, когда член звенел и готов был взорваться. Но и вагина в этой позе была менее упругой, настроенной как раз на его состояние. — Интересно, она это просчитывает или об этом даже не думает, а у нее просто так получается?
И вновь мир поплыл. ПалСаныч взлетел на пик, на секунду испугался, что не сможет кончить, и тут же извергся всем, что в нем еще оставалось. И уже совсем пустой, он все не мог остановиться, не мог оторваться, пока мышцы влагалища, сжавшись в последний раз, не вытолкнули его наружу.
Он лежал, опустошенный и счастливый, чувствуя покой, затопляющую нежность и неприятно тянущую, зияющую пустоту в мошонке. Не хотелось совсем ничего. ПалСаныч, не глядя, повел рукой; пальцы коснулись Машиного бедра.
— Маааша… — протянул он, вслушиваясь в звучание имени.
— Чтооо? — в тон ему отозвалась девушка.
— Маша, а я ведь не принял сегодня вечернюю дозу дофамина. Надо встать, а то начнется ломка. Тебе взять?
— Не надо. И Вам тоже не надо. Синтетический дофамин — это суррогат, подделка. Если все делать правильно, организм сам синтезирует все нужные гормоны. А мы все сделали правильно.
— Не знаю, я не уверен…
— ПалСаныч, у Вас же гуманитарное образование с ограничением естественно-научного цикла. Конечно, Вы этого не знаете. Просто поверьте — сегодня Вам не нужны таблетки.
ПалСаныч помолчал, прислушиваясь к себе.
— А знаешь, Маша, — прошептал он, зарываясь лицом в копну светлых волос, — кажется, ты права.
6
Маша Эпштейн «Общество без насилия: проблемы и перспективы»
…Инет изначально создавался как жестко контролируемая среда, деятельность любого пользователя в нем могла быть полностью отслежена. Что позволяло получить довольно точный психологический портрет с документированным набором предпочтений — сексуальных, этнических, политических и т. д. Но в период активного продвижения инета это касалось только тех, кто по тем или иным причинам становился объектом наблюдения в виртуальном пространстве.
Настоящая революция произошла лишь в первом десятилетии двадцать первого века, когда резко упала стоимость носителей информации. Полное отслеживание инет-потоков и сохранение истории веб-серфинга
Одновременно с этим шло активное внедрение облачных сервисов, в результате чего личная информация стала храниться уже не на персональных компьютерах, но на удаленных серверах. Доступ к которым для пользователей, естественно, был ограничен. На первый взгляд, в интерфейсах сервисов ничего не изменилось — пользователь все так же мог редактировать и удалять свою информацию. Разница была лишь в одном — на собственном компьютере любые данные можно было удалить надежно и безвозвратно, тогда как на сервере все когда-то введенное сохранялось бессрочно. Но основная аудитория инета об этом даже не догадывалась.
В число задач этого глобального проекта не входила оперативная слежка за всеми гражданами. Хотя бы потому, что для полноценного контроля контролирующая система должна быть не менее сложной, чем контролируемая. Что в социальных системах принципиально невозможно (если только численность спецслужб не превышает численности всего остального населения).
Но постоянный контроль в реальном времени был совершенно излишним. Вполне достаточно было и того, что полная история сетевой активности каждого гражданина сохранялась бессрочно. И если он ничем не проявлял себя, в эту историю никто никогда и не заглядывал. Но стоило ему совершить морально осуждаемый проступок, его история поднималась и ему предъявлялись вполне обоснованные обвинения…
7
За окном шумела теплая ранняя осень, почти не отличимая от лета — разве что по каким-то совсем уж неуловимым признакам. Они лежали на мятой простыне, нагие и ошалелые. Последние дни они общались только в постели, а иногда и прямо на полу. Опершись на локоть, ПалСаныч любовался плавными линиями Машиного тела. — Она вся как будто заточена под меня, всеми своими впадинками и изгибами. А ее грудь… Грудь, полностью входящая в ладонь — это, наверно, идеальный размер. И она не обвиснет; и через десять лет она будет такой же упругой и прекрасной. Хотя, какие десять! Где мы — и где десять лет? Увидеться бы на будущей неделе… Это уже было бы счастьем.
— Маша, — решился он наконец, — у меня проблемы. Я знаю, что наружная слежка — абсурд, что никто давно этим не занимается. Но сегодня я видел человека, и мне показалось, что он следил за мной. От универа и до самого дома. Это симптом. Я должен завтра же зайти в центр поддержки, пока не дошло до госпитализации.
— Высокий брюнет с короткой стрижкой, весь такой накачанный? — уточнила Маша.
— Как ты узнала?
— Тогда все в порядке, — Маша положила прохладную ладонь на грудь ПалСаныча. — Это Антон, он просто ревнует.
— Но ведь ревность — анахронизм, пережиток, мы давно от нее избавились!
— Правда? — безмятежно улыбнулась Маша. — Действительно избавились?
ПалСаныч не ответил. Зачем нужны слова, когда сорвавшийся ритм сердцебиения прямо сейчас стучит в ее ладонь. Она все знает сама. Антон… Хорошо, что симптом оказался просто ревнующим приятелем; но сколько еще камней надо снять с души, чтобы вздохнуть свободно!
— Это еще не все. Мне кажется, что нас все время снимают, что каждый наш шаг где-то фиксируется, и все это копится, копится…
— Конечно снимают, — легко согласилась Маша, — всех же снимают. А Вы думаете, откуда на порносайтах ежедневные обновления?
— Порно снимали терабайтами задолго до Комитета…
— Это совсем другое порно. В нем мачо с огромными членами часами жарят красавиц с тугими сиськами. А сейчас — скукота, смотреть противно.
— Маша! — ПалСаныч посмотрел на девушку удивленно и подозрительно. — Откуда ты это знаешь? Ты смотрела порно?
— Ну… — замялась Маша. — Я же пишу диссертацию по социальной истории. У меня допуск, вторая группа.