Соглашение с дьяволом. Германо-российские взаимоотношения от Первой до Второй мировой войны
Шрифт:
Таким образом, вот что предлагали Сталину западные державы: войну в одиночестве, в собственной стране — с их моральной поддержкой и их наилучшими пожеланиями, и более ничего. Что же против этого предлагали немцы?
Для начала, и как самое важное: освобождение от войны — по крайней мере, на первое время. России не потребуется воевать, во всяком случае, не сразу же.
И затем, как вознаграждение всего лишь за нейтралитет, прибыток в территориях, и притом в избытке. Немцы были готовы поделить с Россией «промежуточную Европу», и Россия могла при этом забрать львиную долю — Гитлер в своих предложениях был столь же щедр, как и любой, кто верит, что он вскоре всё вернет назад. Русские могут все, совершенно все забрать, о чем
И к этому еще добавлялось третье. Будет ли Гитлер настолько скоро в состоянии вернуться к этим замыслам? Войну вести Запад совершенно очевидно теперь не мог и не хотел, но войну объявить — это он мог сделать ради приличия, когда Германия нападет на только что получившую от Запада гарантии Польшу. И тем самым Гитлер наверняка на какое-то время будет отвлечен в сторону Запада. Возможно, война на Западе даже станет длительной; Франция в самозащите вероятно даже чего-то достигнет — никто ведь не знал до лета 1940 года, насколько полностью Франция разоружилась морально. Англия будет медленно усиливаться. На континенте не вечно будут оставаться всего лишь две или четыре английских дивизии. Если война на западе будет затягиваться без решительного исхода, то возможно однажды Россия даже станет играть решающую роль в этой войне.
Но решающей основой всех трех причин всё же было просто то, что Россия с немецким предложением выигрывала пару мирных лет, которые ей всё еще остро были нужны, в то время как предложения Запада почти наверняка означали немедленную войну. Намерение Гитлера ликвидировать Польшу так сказать вбросило войну как мяч на европейское игровое поле, и теперь Восток и Запад занимались тем, что обоюдно разыгрывали этот мяч. «Ты останавливай Гитлера!» — «Нет, ты его останавливай!» Из этого в сути своей состоял весь дипломатический диалог между Россией и Западом летом 1939 года.
Заключением пакта с Гитлером Сталин окончательно забил мяч в ворота Запада. Он верил, что война теперь будет навязана Западу — так, как это хотел сделать Запад в отношении России. Гитлер, в свою очередь, верил, что он вообще сможет избежать войны с Западом.
Как известно, они оба ошиблись. Англия и Франция объявили Германии войну (к разочарованию Гитлера), но военный действия на европейском континенте через три четверти года уже снова закончились (к разочарованию Сталина). Франция не сражалась — ни наступательно, пока германская армия была занята захватом Польши, и даже, по правде сказать, ни оборонительно, когда Германия девять месяцев спустя напала на Францию. А Англия все еще не была готова к сражениям.
Летом 1940 года руки у Гитлера снова были свободны — хотя Англия стойко отвергала (к новому разочарованию Гитлера) признание его континентальных завоеваний и отказывалась заключать мир. Безусловно, Англия была серьезной угрозой, по крайней мере в ближайшие год-два, тем не менее она ни разу не была для Гитлера серьезной помехой. И таким образом он смог уже летом 1940 года вернуться к своей прежней основной идее, бывшей подлинной целью его жизни и стремлений, от которой его за год до этого временно отвлекли упрямство Польши и неразумность Англии: к великому военному походу в Россию.
Уже 2-го июня 1940 года в штаб-квартире группы войск «А» он снова говорил о том, что скоро «его руки наконец будут свободны» для
Если детально отслеживать деятельность Гитлера во второй половине 1940 года, то порой приходится с усилием напоминать себе, что он тогда вел войну еще не с Россией, а с Англией. Сконцентрированное усердие, даже одержимость, с которой он в это время работал над своими планами в отношении России, особенно бросается в глаза по сравнению с небрежностью, рассеянностью и равнодушием, с которыми он брался за различные проекты по войне с Англией и вновь их отставлял.
В эти полгода и еще вплоть до весны 1941 года между Берлином и Москвой были всякого рода дипломатические трения, раздражения и недовольства. Немецкие и русские интересы зимой и весной 1941 года несколько раз вступали в конфликт, особенно вследствие событий на Балканах, куда армии Гитлера были втянуты вследствие неудачного греческого приключения Муссолини.
Историческая наука пристально исследовала эти ссоры и иногда сама себя ими запугивала. Существуют толстые книги, которые создают впечатление, что германо-русской войны можно было бы избежать, если бы Сталин в 1940 году оккупировал только лишь Бессарабию, а не захватил бы также и Северную Буковину, или если бы Молотов при своем посещении Берлина в ноябре несколько меньше затрагивал вопросы Финляндии, Болгарии и турецких проливов. Это называется — не видеть леса из-за деревьев. Намерение Гитлера вести войну на уничтожение против России не имеет вообще ничего общего со всеми этими спорами; ни один из них также не представляет даже отдаленно причин войны, и вообще все они самое позднее к апрелю 1941 года были разрешены в пользу Германии, и Россия этим удовлетворилась.
Если это тем не менее длилось четыре с половиной месяца, пока не состоялось окончательное решение Гитлера о войне — от первых планов 31 июля до 18 декабря 1940 года, даты «Директивы Барбаросса» — то это имело совсем иные причины. Что заставляло Гитлера затягивать принятие решения, то была исключительно злосчастная война с Англией, которая все еще висела у него на шее.
Гитлер любил порядок. Снова и снова в его сочинениях он говорит о том, что секрет успеха — это концентрация сил (в чем он вообще был прав), что все силы следует направить на текущую задачу или частную задачу и никогда не пытаться делать два дела одновременно. В своей политической практике он до этого всегда жестко придерживался этой правильной мысли, и поэтому все у него получалось. И теперь, в наиважнейшем деле из всех, в решающий момент его жизни, он должен отклониться от этого правила и взяться за свою «величайшую истинную задачу», в то время как другая оставалась незавершенной?
Это сильно беспокоило его, это заставляло его месяцами колебаться и моментально возвращаться к прежним вариантам, это буквально мучило его, и это делало решение, к которому его все же влекло всеми фибрами души и которое внутри он давно уже принял, возможно поистине «самым тяжелым в его жизни». Несколько раз он почти давал себя уговорить Редеру или Риббентропу, все-таки еще сначала попробовать применить силу, чтобы закончить войну с Англией, прежде чем он начнет русскую. Но все эти отступления были кратковременными и не принимались совершенно всерьез самим Гитлером.