Соглядатай Его Величества
Шрифт:
— Корбетт, — прорычал король, — вы привезли мне очень дурные известия! Не сомневаюсь, что в древности такого вестника казнили бы на месте. Я бы и сам не прочь это сделать. В иное время, в иных обстоятельствах мне было бы безразлично, какую судьбу готовит Филипп для своей драгоценной дочери, но вам ведь известно, мастер Корбетт, что о любой нашей попытке освободиться от папского решения Филиппу немедленно донесет этот окаянный соглядатай из соглядатаев, который угнездился при нашем совете! — Король приблизил свое лицо к лицу Корбетта, но у того не дрогнул ни один мускул. — Вы не только явились домой с дурной вестью, — заявил король, — вы вдобавок настаиваете
Корбетт, пересилив страх, спокойно посмотрел на короля.
— Ваше Величество, — ответил он, — я всегда верно служил вам, вашей короне, вашей семье. Я отправился во Францию, руководствуясь точными распоряжениями, которые дал мне ваш брат, — тут он обернулся и кивнул в сторону Ланкастера, который с недовольным видом ссутулился у стены, — и у меня не было другого выбора, кроме как принять условия Филиппа. Это единственный способ вернуть герцогство.
— Единственный способ вернуть герцогство! — передразнил его Эдуард. — Ради бога, Корбетт! Разве вам невдомек, что, пока при нашем совете остается шпион, любые наши тайны, любые попытки перехитрить Филиппа ни к чему не приведут!
Корбетт прокашлялся и вновь заговорил, тщательно подбирая слова.
— Я не могу, — начал он, чувствуя облегчение от того, что король наконец снял руки с его плеч и снова уселся на место. — Я не могу, — повторил он, — допустить, чтобы Уотертона отправили на эшафот. Я убежден: он — по уши влюбленный, глупый юнец, но он не предатель. Впрочем, Ваше Величество, прежде чем вы вынесете мне свой приговор, я должен сообщить вам вторую новость. Однако я попрошу вас пообещать мне, что вы не станете возражать мне и не будете задавать никаких вопросов.
Эдуард выразил согласие, взмахнув рукой. Корбетт выдержал паузу.
— Я знаю, кто предатель! — провозгласил он.
Эдуард подскочил на месте, как ужаленный, а Ланкастер так и застыл от изумления.
— Кто это, Корбетт? — тихим голосом спросил король. — Кто этот паршивый пес?
— Я знаю, — ответил Корбетт хладнокровно, — но пока не могу назвать вам его имя. Повремените еще немного, Ваше Величество. Мне нужны доказательства, и я знаю, где их искать.
Король встал и медленно приблизился к Корбетту.
— Обещаю вам, Хьюго, — проговорил он, — если вы уличите этого человека, то можете просить у меня всего, чего пожелаете, в моем королевстве, и я исполню вашу просьбу. Даю вам неделю.
Корбетт поклонился и вышел из королевских покоев. Закрыв за собой дверь, он прислонился к холодной кирпичной стене и попытался унять дрожь, сотрясавшую его тело. Только бы ему удалось сдержать слово, данное королю!
На следующий день Корбетт возвратился в Вестминстерский дворец. Благодаря заступничеству Ланкастера Уотертона выпустили из темницы Тауэра, позволили ему вымыться, переодеться, накормили, но продолжали содержать под неусыпным надзором в одном из помещений Вестминстерского дворца, подальше от посторонних любопытных глаз. Корбетт навестил его там и успокоил разгневанного секретаря, сообщив, что именно он, Корбетт, добился его освобождения из тюрьмы. Он очень подробно расспросил Уотертона о заседаниях королевского совета, обо всех принятых порядках, обо всех присутствующих и, главное, о том, что происходит по окончании заседания. На расспросы ушло немало времени. Уотертон, как всякий чиновник, пытался отмахиваться от мелочей, но Корбетт понимал, что как раз в этих самых мелочах могут скрываться улики, на основании которых можно немедленно схватить
После долгих расспросов, выпытываний, даже горячего спора, Корбетт еще больше уверился в подозрениях, которые зародились у него во Франции, и потребовал у главного хранителя Архива копии всех писем и документов, отсылавшихся во Францию — как к королевскому двору, так и к заложникам. В течение нескольких дней кряду Корбетт изучал эти документы, покидая свою комнату только для того, чтобы поесть или облегчиться. Времени на розыски ушло немало, но в конце концов Корбетт собрал воедино все необходимые улики и доказательства и немедленно попросил аудиенции у короля.
По просьбе Корбетта король встретился с ним в одном из розовых садов позади Вестминстерского дворца. Это был небольшой цветник, со всех сторон окруженный дворцовыми стенами. Вообще-то Корбетту очень нравился этот сад: розы были в полном цвету, а на клумбах между кустами росли душистые травы, источавшие приятный аромат. Но сейчас, поглядев на Корбетта, Эдуард понял, что тот совершенно слеп ко всему, что его окружает, а король был достаточно умен, чтобы не испытывать терпения такого человека беседами на посторонние темы. Корбетт был небрит, глаза покраснели от недосыпа, одежда пестрела пятнами: последние дни ел он второпях, а на то, чтобы вымыться или даже переодеться, времени не хватало. Эдуард жестом пригласил его присесть на низкую ограду цветника и сам уселся рядышком: теперь они напоминали скорее двух закадычных приятелей, нежели монарха и его верного слугу. Корбетт попросил короля хранить молчание, пока он не изложит ему всех имеющихся доказательств, и Эдуард, склонив голову, молча слушал, сложив руки на коленях, — совсем как священник, выслушивающий грешника, который не исповедовался долгие годы.
Корбетт вел свой тихий, но беспощадный рассказ, воссоздавая картину всего происходившего с Эдуардовой армией в Гаскони, а также всех событий, которые последовали за этим поражением. Загадочная гибель английских агентов в Париже, злоключения самого Корбетта в этом городе, уничтожение корабля «Святой Христофор»… Делился он и своими подозрениями, опираясь на которые он вычислил предателя. Потом он предъявил Эдуарду доказательства — четко выписанные заключения на многих листах пергамента, и король внимательно их изучил. Наконец, Корбетт закончил свой отчет, и король, уронив голову на руки, неподвижно застыл, словно ему трудно было во все это поверить.
Корбетт с волнением наблюдал за ним. Эдуард был странным человеком — порой он бывал жесток и безжалостен, мог не дрогнув отдавать приказы об убийстве мужчин, женщин и даже детей, если речь шла о жителях города, осмелившегося сопротивляться ему. А порой походил на ребенка: доверившись кому-нибудь, он почти по-детски ожидал, что этот человек непременно будет отвечать ему верностью, и никогда не понимал, отчего люди нарушают свое слово. Человек, имя которого назвал ему Корбетт, не только нарушил клятву вассальной верности, но и попрал узы дружбы и искреннего доверия.
Эдуард задал лишь один вопрос:
— Вы уверены, Корбетт?
Чиновник вместо ответа задал ему тот же вопрос:
— А вы уверены, Ваше Величество?
Король кивнул.
— Уверен, — тихо проговорил он. — Сомнений больше нет: предатель — он. Любой суд в христианском мире принял бы доказательства, которые вы собрали, и немедленно отправил бы преступника на эшафот. И коль этому суждено быть, — тут в голос короля прокралась жестокая нотка, — то лучше нам покончить с этим как можно скорее.