Соглядатай (сборник)
Шрифт:
Он делает паузу, стараясь уловить на непроницаемом лице начальника что-то похожее на поддержку. Почему тот вдруг перестал говорить ему «ты», как все последние дни? Этот дурацкий выключатель просто предлог…
– Вы должны были выключить свет, – говорит Бона.
– Я вернусь туда и выключу. Сегодня вечером.
– Сегодня вечером есть дело для другого.
– Нет, этим займусь я: должен же я закончить свою работу.
– Вы бредите, Гаринати. О чем вы говорите?
– Я вернусь в особняк. А если он прячется, отправлюсь на поиски. Найду его и убью.
Бона
– Вы хотите сказать, что еще убьетеДюпона?
– Клянусь!
– Поздно давать клятвы, Гаринати.
– Лучше поздно…
Лучше поздно, чем никогда. Проваленное дело само возвращается к исходной точке, чтобы дать ему вторую попытку… Стрелки крутятся назад, приговоренный снова патетически ударяет себя в грудь: «Цельтесь, солдаты!» И снова…
– Вы не читаете газеты? – спрашивает Бона.
Он наклоняется, роется в портфеле. Гаринати берет у него сложенный газетный лист и читает первую попавшуюся заметку:
«Вчера с наступлением темноты дерзкий грабитель проник…» Он читает медленно, внимательно; дочитав до конца, начинает сначала, желая удостовериться, что ничего не упустил: «Вчера с наступлением темноты…» Он поднимает глаза на Бона, а тот без улыбки смотрит куда-то поверх его головы.
Гаринати перечитывает заметку еще раз. И тихо произносит:
– Умер. Ну конечно. Я успел выключить свет.
Честное слово, этот человек сошел с ума.
– Наверно, это ошибка, – говорит Гаринати. – Я его только ранил.
– Но он от этого умер. Вам повезло.
– Может быть, газета ошиблась?
– Успокойтесь, у меня есть свои осведомители. Даниэль Дюпон умер – чуть позже, чем нужно, вот и все.
Сделав паузу, Бона добавляет уже не так сухо:
– И все-таки это ты его убил.
Так бросают кость собаке.
Гаринати пытается получить объяснения; все это его не убедило, он хочет поделиться своими сомнениями. Но начальник уже устал от бесконечных «наверно» и «может быть» этого слабого человека.
– Ну хватит, знаете ли. Не будем больше об этом, раз все уладилось.
– Вы нашли этого Уоллеса?
– Я знаю, где он ночевал.
– Чем он занят сегодня утром?
– Сегодня утром надо было…
– Вы его упустили. И не напали на его след?
– Я должен был прийти сюда и…
– Вы опоздали. Но, так или иначе, у вас в запасе еще несколько часов. Где и когда вы теперь рассчитываете его найти?
Гаринати не знает, что ответить.
Бона недружелюбно смотрит на него:
– Вы должны были прийти ко мне с отчетом еще вчера вечером. Почему я вас не видел?
Он хотел бы объяснить, почему оплошал, сказать, что не выключил свет, что не хватило времени… Но Бона не дает ему такой возможности, он резко перебивает:
– Почему вы не пришли?
Именно об этом Гаринати и собирался рассказать, но как можно что-то объяснить человеку, если он не хочет тебя слушать? А начать надо с этого выключателя, из-за которого все и случилось: Дюпон включил свет
– А что он уже успел, этот Уоллес, которого нам прислали?
Гаринати рассказывает, что ему известно: комната в кафе «Союзники», улица Землемеров; утром вышел очень рано…
– Вы его упустили. И не напали на его след?
Но это просто несправедливо: ничто не позволяло предполагать, что он уйдет так рано, а попробуй-ка найди в таком большом городе человека, которого прежде никогда не видел.
Да и какой смысл следить за этим полицейским, разве он сможет сделать что-то лучше других? Может, пора обсудить задание на сегодняшний вечер? Но Бона это как будто не к спеху, он делает вид, что не слышит. Гаринати все же не унимается: он хочет исправить свою ошибку, вернуться в дом к Дюпону и убить его.
Бона, похоже, удивлен. Он отрывает взгляд от горизонта и всматривается в собеседника. Затем наклоняется к портфелю, открывает его и вынимает оттуда сложенный лист:
– Вы не читаете газеты?
Ничего не понимая, Гаринати протягивает руку.
Даже шаги его звучат иначе: теперь они усталые, почти безвольные; в них больше нет уверенности. Их звук постепенно затихает на лестнице.
Далеко-далеко, среди серо-голубых крыш и труб, почти сливаясь с ними, потому что движения на таком расстоянии незаметны, двое мужчин – возможно, трубочисты или кровельщики – готовятся к раннему приходу зимы.
Слышно, как на первом этаже захлопывается дверь подъезда.
2
Язычок замка, щелкнув, возвращается в паз; в то же мгновение створка двери тяжело ударяется о дверную раму, и вся деревянная конструкция начинает с шумом сотрясаться, пробуждая неожиданный резонанс в створках и косяках соседних дверей. Но эта сумятица затихает, едва начавшись, и в тишине улицы слышится нежный свист, как от вырывающейся наружу тоненькой, но непрерывной струйки пара, – должно быть, звук идет из мастерских напротив, однако он так быстро разливается в воздухе, что его источник трудно определить – настолько трудно, что в итоге кажется, будто у тебя просто звенит в ушах.
Гаринати остановился в нерешительности перед дверью, которую только что закрыл. Он не знает, в каком направлении пойти по этой улице, на которой он стоит и которая по обеим сторонам… Почему Бона так уверен в том, что Даниэль Дюпон мертв? Он даже не захотел это обсуждать. Между тем ошибку – или ложь – утренних газет можно легко объяснить, причем объяснить по-разному. Хотя в таком ответственном деле никто не ограничился бы столь ненадежной информацией, и ясно, что Бона навел справки сам или через доверенных лиц. Но Гаринати знает, что его жертва не казалась смертельно раненной, – во всяком случае, Дюпон не потерял сознания сразу, и маловероятно, что это могло случиться с ним до приезда врача. Как же это понимать? Доверенные лица ошиблись? Бывает, наверно, что одного только доверия Бона достаточно.