Согрешить с негодяем
Шрифт:
– Это одна из причин, почему мне неинтересно заниматься наукой. – Он поднял стакан и посмотрел содержимое на свет, едва не пролив его на пол. – Я все время забываю о правилах.
Родившееся было в ней сочувствие к нему тут же испарилось.
– Игнорирую – это слово было бы более точным.
– Ах да. Вы ведь еще и специалист по языкам. – У чертова графа ручонки были явно шаловливыми. Теперь он схватился за эротическую книжонку и принялся листать ее.
– Скажите, вам нравится разбираться в сложностях венецианского диалекта?
– С чего вы взяли, что
– У меня есть близкая подруга – графиня Франческа ди Мусто. От нее я узнал кое-какие слова, которых достаточно, чтобы понять…
– Простите, что спросила об этом. – Кьяра резко прервала его и заставила себя сосредоточиться на старинном почерке.
Он подождал какое-то время.
– Итак, каково ваше мнение?
– Вы о чем? – Каков наглец! Он что, намеревается устроить дискуссию вокруг совершенно неприличных стихов и таких же картинок, которые обнаружил в книжке? Тому, что на ее рабочем столе лежало подобное издание, имелось вполне разумное объяснение. Отдельные стихи она собиралась использовать при подготовке «Неизменных законов мужской логики», потому что книжка была написана с отменным чувством юмора. Не говоря уже о выразительности иллюстраций.
Граф удивленно вскинул брови.
– О манускрипте, конечно. О чем же еще?
Кьяра снова покраснела.
Лукас зашелся кашлем, который подозрительно напоминал хихиканье. Но когда заговорил, выражение его лица было абсолютно серьезным.
– Так вы переведете текст для сэра Генри?
– Я пока не решила. – Взяв в руки увеличительное стекло, она принялась изучать крохотный рисунок на полях.
К ее неудовольствию, граф продолжил обследовать ее рабочее место. Разве можно было сосредоточиться, слыша, как бухают его сапоги, какой шуршит бумагами и звякает стеклом. Но когда послышался глухой хлопок, с которым пробка вылетает из горлышка, она бросила текст и резко обернулась.
На манжете у графа появилось небольшое маслянистое пятно желтовато-зеленого цвета.
– Можжевеловая эссенция, – прочитал он надпись на этикетке. – Чудесный аромат! Не то что у какого-нибудь дешевого джина.
– Поставьте на место! – Схватив тряпку, Кьяра подскочила к нему. – Ею нельзя пользоваться неразбавленной, не то прожжет до костей. Дайте-ка мне взглянуть. – Подтянув рукав вверх, она принялась стирать с него зеленоватую жидкость.
Его рука совсем не походила на руку модного хлыща. Покрытая порослью черных волос, она была крепкой и массивной, с хорошо проработанными мышцами и связками. Костяшки пальцев пересекал шрам. Повернув его ладонь вверх, она увидела мозоли. Мозоли были и на длинных пальцах. Однако его прикосновение оказалось неожиданно мягким, когда он внезапно сомкнул пальцы вокруг ее запястья.
Захваченная врасплох, Кьяра стояла, оглушенная близостью какой-то безудержной мужественности. Помимо своей воли она поймала себя на том, что думает обо всех тех порочных вещах, о которых услышала в парке.
– Я еще не закончила, – пробормотала она, надеясь, что он не заметит, что дыхание ее участилось.
– Я тоже.
Нужно было оттолкнуть
Нет, нет, нет! Этого не должно случиться.
В изумлении она открыла рот, чтобы запротестовать, но обнаружила, что оказалась в крепких объятиях. Лукас языком раздвинул ей губы, при этом ласково куснув. И тут его язык оказался у нее во рту. Кьяра почувствовала его солоноватый вкус, вкус табака, вкус каких-то пряностей.
Слова, которые она собиралась произнести, превратились в тихий стон. Как давно никто ее не целовал! Как давно ее никто не желал! Как давно она не чувствовала себя по-настоящему живой!
А граф ласкал, все глубже проникая в нее языком. Забыв обо всем, она открылась ему навстречу, подчиняясь его волнообразному ритму, сначала сдержанно, а потом все более страстно.
Порочная! Безнравственная!
Неожиданно эта танталова мука закончилась. Он отстранился, и его губы – все такие же горячие – добрались до подбородка.
Закрыв глаза, Кьяра, чтобы не задохнуться, стала хватать воздух ртом.
Господи, помоги! Что это было – мольба о стойкости? Или капитуляция перед грехом?
Словно прочитав ее мысли, Лукас в ответ взял ее лицо в ладони, и его соблазнительные губы снова завладели ее губами. Он сосал ее нижнюю губу так нежно и так ласково, что Кьяра удивилась. Закоренелые развратники ведут себя совсем по-другому. Она ощущала его поцелуи как легкий летний дождь, который падает на щеки, на лоб, на подбородок.
Схватившись за его массивные плечи, Кьяра готова была расплавиться, растечься по его телу. О Боже! Ей показалось, что каждая ее косточка стала пластилиновой. Она понимала: нужно набраться сил, чтобы оттолкнуть его, – но вместо этого вцепилась пальцами в его сюртук.
Лукас замер.
А Кьяре хотелось, чтобы он целовал ее не переставая. Она понимала, что перед ней распутник. Но ей вдруг надоело притворяться сильной, все понимающей, в то время как изнутри ее разъедали пустота, страх и одиночество.
Свои желания она схоронила так глубоко, что, думала, до них уже никому не добраться, но поняла, что Лукасу это удалось. Никакие научные штудии не смогли подготовить Кьяру к существованию любовной химии. Это было как взрыв.
– О Господи! – громко произнесла она и не узнала собственный голос.
Лукас поднял голову и улыбнулся.
– Не знаю, что за зелье ты здесь готовишь, но оно могучее как грех. – Он слегка охрип. Сандаловый аромат его одеколона смешался с его собственным запахом. Эффект был сокрушающе эротичным.
У Кьяры задрожали губы.
– Объяснить не могу этой алхимии.
В ответ до нее донесся то ли смех, то ли стон.
– Я тоже не могу. Но в твоих объятиях любой мужчина будет счастлив умереть.
Кьяра смутилась.
– Нет никакого смысла анализировать… ингредиенты. Мы настолько разные…