Сохраняйте спокойствие!
Шрифт:
Во я задвинул — тернистый путь, усыпанный плюшками. Но по жизни так и случается, ибо если на трудном пути нет никаких ништяков и хабара, то он быстро заканчивается. Умный поворачивает на другую дорогу, а дурак тупо сдыхает. Потому и коммунизм не построили: одни померли, а вторые пошли другим путем. Строго по завету вождя и учителя товарища Ленина. Лениного товарища, как шутят в кулуарах остряки. Старика Крупского — как ёрничают злопыхатели.
Пока я ставил Михаилу задачу, уминая блинчики, выражение его лица успело несколько раз смениться. Он даже усами обзавелся на втором стакане коктейля. Представляю,
Гелла должна быть голая и в наколке на голове. В чулочках, вся такая… Стопэ, моя фантазия! В кафе могут зайти дети! Вот прикиньте, заходит в «Шоколадницу» девочка, а там голая тётя. Блин, она этих голых тёть в бане видела сто раз. Ладно, усложняем — в кафе заходит мальчик, видит голую красивую девушку и… И это волшебное событие идет с ним через всю его жизнь. Это как в Третьяковскую галерею сходить, там таких голых теть на стенах развешано порядком. Но не положено, где дети — там никакой обнажёнки.
В нашей реальности поэт Иван Бездомный встретил на Патриках не Люцифера, а Милославского со свитой. И сам поэт, кстати сказать, не без ноток серы. Вселенец он, попаданец в чужой организм. Типа вредоносной бациллы, убившей предыдущего хозяина тела. Я не знаю, что происходило в его организме, убил ли он того Мишу Корчагина или Миша сам откинул коньки, но факт — это был не Иван Бездомный. Так что господин Воланд мог и обломать зубки об этот камень. А я разгрыз! Может не совсем, но пообкусывал верняком!
— Михаил, ты же понимаешь, куда катится страна?
— Ого, так вы тоже это понимаете?
— Не глупее паровоза люди наверху. И ты не один такой. Так что у нас есть и понимание, и кое-какая база данных по событиям.
— Тогда что вам от меня надо?
— Как минимум лояльность. Хочешь спокойной жизни — используй свои способности на благо страны.
— Какой страны?
— Той, которая тебя вырастила, сделала тем, кто ты есть. Россия — не пустой звук, а тысячелетний проект. Думаешь, тебя сюда выдернули просто так, поностальгировать? Работать будешь, пахать! — И всё это с набитым ртом и шоколадом на щеке.
— Я такую шнягу, знаешь сколько раз слышал! — Сорвался Корчагин. Кричит, значит чего-то там живое под шкуркой еще есть. Народ аж оглядываться начал.
— Согласен, слышал. Но не такую. Не от меня.
— А в чем разница?
— В том, что нам есть, что предложить, в том числе конкретно тебе. Михаил, ведь ты умеешь писать…
— Ну спасибо за такую высокую оценку!
— Обожди. Ты умеешь писать, а значит думать и чувствовать. Понимать людей и общество в целом. И ты прекрасно знаешь, что происходит. С одной стороны, всё прогнило изнутри, — Он аж бровь поднял до макушки от таких слов. — А с другой, нас старательно травят. Травят и стравливают. И гадят, и не только Англичанка.
— Я думал, это выражение
— Оно старше, чем ты думаешь. Я хочу… Мы все хотим, чтобы конкретно на поле пропаганды и борьбы за умы людей не было такого страшного разгрома.
— Пропагандой предложите заниматься?
— А что плохого в этом? Американская пропаганда — это свобода слова, а русская — диктаторские штучки. Двойные стандарты, не находишь?
— А как же демократические ценности, свобода?
— А она где-то есть? И будет ли потом, когда США победят в холодной войне? Сталин после переговоров с Рузвельтом высказался насчет всей этой хрени: «Мы думали, что демократия — это власть народа. Но господин Рузвельт мне объяснил, что демократия — это власть американского народа». Сильно сказал, да?
— Конкретно от меня вы чего хотите? Заказные статьи во славу Родины?
— Мелко, Корчагин, очень мелко. Ради такой фигни я бы не стал встречаться с тобой в этом благословенном месте. Теб бы просто вызвали на площадь и дали указание.
— Так чего ты хочешь?
— Купить твою душу.
— А что предложишь взамен? — Миша аж засмеялся.
— Газету.
— В смысле?
— Есть мнение, что молодежь не читает газет. Нормальная молодежь, то есть пьянь, студенты МГУ, всякие панки, неформалы, металлисты и прочие рокеры. Почему они не читают советские газеты перед обедом?
— Профессор Преображенский не рекомендует? — Ага, принял передачу, значит есть контакт.
— Потому что пишут там плохо, бездарно или не для них. Кто может интересно писать для молодежи и о молодежи? Для всяких уродов и неформалов?
— Кто?
— Только такие же уроды! И нахрена мы будем ждать, когда пиндосы вкачают бабки в какую-нибудь организацию и откроют свою газету в Союзе? Решено их не ждать — сами будем издавать реально молодежную газетенку. Чтоб нормальным языком и не про съезды КПСС. Чтобы про пидаров всяких типа Фреди Меркури, про «Кино» и «Ассу» Говорухина. Короче говоря, секс, наркотики, рок-н-ролл.
— Ну не знаю, я бы в такую газету, может быть, и пошел. Если бы меня взяли и с гарантией, что её не разгонят через полгода. Параллельно бы доучивался и работал там.
— Вот уж нет. Комитет видит тебя как одного из членов главной редакции экспериментальной молодежной газеты. А по сути — самым главным лицом в ней. Если или когда издание взлетит и оформится как классическое периодическое издание — то главредом.
— Да ну нахрен! Меня?
— А кого же еще? Кто сможет плевать на всех, кто из молодых лучше всех представляет издательский процесс, кто сможет вздрючить коллектив? И затрахать там всех, не обращая внимания на пол и возраст? Или зассал? — А мне нравится скупать души, есть в этом азарт. Особенно такие, полновесные.
— Чёрт. Это как-то неожиданно.
— В таких случаях говорят, что с мыслью надо переспать. Можешь подумать, а потом о своём положительном решении сообщить мне по телефону. — И я подал ему бумажку с номером служебного телефона в отделе. — Спросишь Милославского, я курирую эту тему.
Как божественно прозвучало «я курирую эту тему», только хрен там! Я отвечаю всего лишь за первичную вербовку «Мишки-золотое пёрышко»'. Ну и держу процесс под контролем на первых порах, чтоб этот не взбрыкивал.