Сокол на запястье
Шрифт:
Мысли меотянки внезапно прервались. Ее вместе с потоком людей вынесло с площади, и всадница вовремя свернула коня в один из пустых переулков. Здесь ей ничто не угрожало.
— Вылезай! — она опустила руку в карман. — Опасность миновала.
Но ее пальцы поймали только воздух. Спасенный мышонок исчез, словно растаял в пустоте. Пожалев, бедолагу, который, вероятно, вывалился в давке и был растоптан, Бреселида пустила коня вперед. Она неплохо знала город и рассчитывала вскоре выбраться к порту.
* * * * *
Пантикапейские
Ночи стояли теплые, и воздуха в доме не хватало. К тому же всадница не любила спанья в каменных ящиках. Только искушать смерть.
Каждый раз после большого кочевья ей заново приходилось привыкать жить под крышей.
Ветер шелестел ветками акации и швырял на деревянные полы ее сухие стручки. Они засыпали войлочную накидку Бреселиды. Женщина зевнула и примостила голову на снятом седле.
Вдруг под самым ее ухом кто-то пискнул.
Округлившимися глазами всадница уставилась на маленькую белую мышь, которая пристроилась возле изголовья.
— А, это ты, приятель? — удивилась Бреселида. — Я думала тебя растоптали. Ну, что скажешь?
— Возьми меня за лапку, — пискнула мышь, — и поверни семь раз по солнцу.
У Бреселиды открылся рот от удивления, но она почему-то не посмела ослушаться.
— Случилось так, что это должна сделать именно ты, — недовольно пояснила мышь, завершая седьмой кружок.
Потом Бреселида услышала такой сильный грохот, как будто рухнул дом Сола, погребая всех под своим деревянным каркасом и каменной обкладкой.
Во дворе словно вспыхнули мириады солнц, а с крыши галереи посыпались раскаленные угли. Бреселида обернулась, боясь, что ее подруги погребены под обвалом. Но все они мирно спали, и дом стоял на месте. Странное явление света и грохота видела только она.
Мгновение спустя перед ней из туч сияющих золотых пылинок соткался образ. По мере того, как свечение остывало, он принимал все более определенные формы.
— Не бойся, я Аполлон, Гойтосир, как говорят в степи. — его голос прогремел от края до края небес.
Бреселида зажала уши и зажмурила глаза.
— Ну извини, извини, вижу, что слишком громко. — Феб справился с легкими. — Не дергайся и не верти головой. Видишь меня только ты. И слышишь тоже.
— Чего тебе надо? — меотянка боязливо отодвинулась к стене.
— Какая невоспитанная степная девочка! — возмутился Феб. — Поболтать. Ты же в конце концов спасла меня. Думал отблагодарить тебя встречей с богом.
— Как ты сюда попал?
— Слишком долго рассказывать. — гипербореец протянул руку, коснулся пальцем лба Бреселиды, и через секунду она знала его историю.
— То-то мышь мне показалась странной. — произнесла женщина.
— Змея-то постраннее будет? —
— Пожалуй, — кивнула Бреселида, — У нее глаза… Как бы это сказать?
— Человеческие? Нет. — Аполлон остановил ее жестом. — Похожи, но нет. Хочешь, я покажу тебе свои глаза?
— Это большая честь, — с опаской произнесла всадница, снова чуть отодвигаясь от него, но солнечный лучник крепко держал ее за руку.
— Ты же смелая. — поддразнил он.
«Что я теряю?»
Бреселида подалась вперед, а бог, чуть наклонив голову, поднял веки.
— Смотри прямо.
В следующую секунду в глаза Бреселиде ударил ослепительный свет, и она потеряла сознание. Казалось, раскаленное до бела сияние выжгло ее голову изнутри.
Ослепнув, женщина летела в ровном неживом блеске. От него не было ни тепло, ни холодно. Ужас овладел ею, когда она поняла, что свет этот абсолютно ровен и лишен души. Бреселиде стало так страшно, что она закричала, но там, в глубине, не было голоса и слуха. Одна сияющая белая пустота.
— Вот так. — сказал Аполлон, и всадница пришла в себя. — А глядя на змею, ты видела глаза Гекаты. Представляешь, что в них?
Бреселида мотнула головой.
— Не хочу даже представлять.
— Когда я был помоложе, — усмехнулся Аполлон, — мы, младшие боги, часто смотрели в глаза Гекате. — он болезненно сглотнул. — Все по-разному. Триединая несет не только смерть, но и любовь. Но я-то был исполнителем приговоров и заглядывал глубже других. — Феб провел ладонью по лицу, словно стараясь и сейчас защититься от невидимых чудовищ, переползавших из темной преисподней в его сияющую пустоту. — Особенно там много змей.
— Хочешь выпить? — спросила меотянка. — Не очень хорошее вино, но греет.
Лучник кивнул. Его уже несколько минут поколачивал легкий озноб.
Бреселида разлила вино из бурдюка в две деревянные чашки, лежавшие у нее в гарете вместе с запасными наконечниками для стрел.
— Действительно, пойло. — Аполлон отхлебнул еще пару глотков. — Если б ты знала какие вина делают у меня на родине.
Всадница хмыкнула.
— Прекрасные вина! Я люблю все прекрасное. — пояснил Феб. — Смотреть на прекрасное, слушать. Я хотел бы, чтоб оно оказалось там, внутри меня, заполнило целиком, и я смог передавать его другим, как Геката своих змей…
Бог осушил деревянную чашку.
— Поговорим о твоих делах. — его лицо стало суровым. — Ты сегодня приняла на себя очень тяжелое проклятье. Убив змея, ты оскорбила Гекату, и она будет следовать за тобой. — Феб усмехнулся. — Правда, она теперь не так проворна, как когда я был ее мстителем. Но все же… тебе не позавидуешь.
Бреселида молчала, медленно осознавая опасность, в которой оказалась.
— Я знаю, о чем говорю. — заверил ее Светоносный. — Я был первым, кто воспротивился власти Великой Матери, убив Пифона, и до конца изведал ее гнев.