Сокол Ясный
Шрифт:
– Но ведь и правда вилы гневались на нее. – Младина взглянула на отца и бабку Лебедицу, но быстро опустила глаза. – Это ведь Травень… березы межевые срубил. Из-за него у нас тогда с Леденичами чуть ли не драка вышла, а мы все без женихов не остались.
– Неправда! – закричала Веснавка.
– Правда, – почти прошептала Младина. – Он ведь хотел, чтобы Леденичи у нас невест не брали, а она ему досталась. А как не вышло, пришлось уводом брать невесту. Но перед вилами они ведь вины своей не искупили, вот и вышло… как вышло.
– Но ты-то откуда знала, на кого вилы гневны? – спросила изумленная бабка.
Ни у кого не укладывалось в голове, что ответ, который так долго и безуспешно искали
– А мне… Угляна сказала. – Младина едва успела подобрать правдоподобный ответ.
Сейчас ее спросят, почему это ведунья именно ее удостоила такого доверия, когда никому из Заломичей или Леденичей не открыла того, что им было жизненно важно знать. И что она ответит?
Но старшие только переглянулись и не задали ей больше ни одного вопроса. И у Младины похолодело в груди: опять возникло чувство, будто они сами знают что-то важное, что-то имеющее отношение к ней и ее судьбе, но ей самой неизвестное. Но взгляды родичей оставались настороженными, полными тревоги. Они смотрели так, будто перед ними была не их собственная дочь и внучка, выросшая у них на руках, а нечто чужое и пугающее. Больше всего она боялась, что они проведают о ее ночных превращениях в волчицу – пусть всего лишь во сне! – а они, похоже, уже знали что-то такое… Знали больше, чем она сама. Но спрашивать их она уже пыталась, еще весной, и не добилась ничего.
– Ой! – вдруг прошептала позади нее Травушка. – А раз Веснавка вернулась, у нас что же теперь, опять на одну невесту больше получается? Или она уже не считается?
Глава 4
Наступили Осенние Деды. В этот день везде в домах, подав на стол обильный ужин, от каждого блюда откладывали по ложке в особую миску. Хлеба не ставили, всякое блюдо ели с блинами. Вставали из-за стола по старшинству: сперва самые старшие, потом младшие, чтобы младшим не случилось умереть раньше родителей. Когда все домочадцы встали, каждый положил свою ложку на «дедову» миску, а большуха накрыла ее «дедовым» полотенцем, где черной нитью был вышит узор со все тем же названием «деды». И теперь на миску поглядывали с тревожным трепетом: обрядовое полотенце отделило край стола от мира живых, сделало маленьким кусочком мира мертвых. На белом полотне лежала темная тень Мариных владений, что за Огненной рекой.
– А разве им всем хватит, по ложечке-то? – беспокоился Муравец, маленький сынок Липени, в первый раз сознательно наблюдая это действо.
– И, так им сколько столов-то надо обойти! – объясняла ему бабка Лебедица. – У дедов-то внуков много, и не счесть, и везде им стол накрывают. Сперва один заглянет в избу: готов ли им стол? Если готов, то и других зовет, все заходят и за еду принимаются. А если не готов, то дальше идут. Но к кому деды не зайдут, тому весь год удачи не будет.
– А их увидеть можно? – Мальчик в робком любопытстве прятался в складках тяжелой черной бабкиной поневы и выглядывал одним глазком.
– Увидеть – нет, это только особые люди могут. А услышать можно. Если попросить кого, кто недавно умер, сказать: батюшка любезный, дай знать, здесь ли ты? И если вот так ложка стукнет, и дверь скрипнет, или лавка вдруг концом подвинется – стало быть, здесь батюшка. А видят дедов только особенные люди…
Младина молчала. Потом улыбнулась. Мальчик, боязливо выглядывающий из-за бабки, не видел, что те, кого он опасается, уже здесь. Заходя один за другим, они омывали руки в лохани, нарочно для них поставленной, и вытирались «дедовым» рушником, а потом проходили неслышным шагом к столу и садились: справа деды, слева бабки. Все они казались одинаковыми: различаются только те, кого ты успел застать на свете. Старики с окладистыми бородами, старухи
И только одна женщина не расплылась облачком тумана под пристальным взглядом Младины. Даже удивительно, до чего ясно ее было видно, Младина различала каждую черточку, а женщина смотрела на нее не отсутствующим, как другие, а ясным и приветливым взором и даже улыбнулась, кивнула, встретив ее взгляд. Была она немолода, невысока ростом, и в ее лице Младине отчетливо виделось что-то очень знакомое. Похожа на кого-то из ныне живой родни?
Окончив есть, деды и бабки дружно встали, поклонились сперва матице, а потом Младине. Надо думать, знали, кто здесь их видит. Она вежливо и почтительно поклонилась в ответ.
– Ты чего это? – раздался рядом удивленный голос матери.
Младина опомнилась: хороша же она, с отрешенным лицом и застывшим взглядом кланяется пустому углу!
– И эта с ума спрыгнула! – вздохнула Муравица. – Совсем наши девки… того.
Та женщина, которую Младина видела наиболее ясно, ушла последней. И даже обернулась на пороге, будто хотела что-то сказать на прощание, но лишь улыбнулась еще раз и исчезла. А Младина вдруг с опозданием сообразила, почему лицо призрачной гостьи показалось ей знакомым. Оно очень напоминало ее собственные отражения в воде…
Возвращение Веснояры на всех произвело тяжелое впечатление. Лежень разослал отроков предупредить остальные роды о появлении поблизости бойников: эти ватаги часто перемещались и нельзя было предвидеть, где они всплывут. Старшие ходили хмурые, а девки переполошились: случай со старшей сестрой всем казался дурным знамением их собственной судьбы. Веснавка и сама была как потерянная: целыми днями сидела на одном месте, ни с кем не разговаривала и лишь временами принималась рыдать. Нить ее судьбы внезапно оборвалась, впереди была пустота. Да и старшие не знали, что теперь делать с ней. Если бы она была выдана замуж как положено, куплена за вено и отправлена с приданым, теперь ее надо было бы вернуть в мужний род: она принадлежала бы ему, и уже там ей подыскивали бы нового мужа. Но, выйдя замуж уводом, она была такой же собственностью старого рода, как овечка, заблудившаяся в лесу, а потом найденная и возвращенная. И теперь родители снова могли выдать ее замуж уже по своему выбору. Больше всех волновалась Домашка: а вдруг за Дремана теперь отдадут Веснавку, а она опять останется с увядшим веночком?
С Младиной Веснояра так и не помирилась: не сказала ей ни слова, а при виде младшей сестры отворачивалась. И Младина не настаивала: почему-то боялась, что, взглянув ей в глаза, Веснавка узнает волчицу, которая вытащила ее из городка и проводила до реки. И что тогда?
Но этим дело не кончилось. Всего на третий день пребывания Веснояры под родительским кровом в избу однажды ворвался брат Ярец и завопил:
– Веснавка! Приехали за тобой!
Все вскочили с мест и обернулись; Веснояра вздрогнула всем телом и поднялась.
– Кто… приехал? – осипшим после молчания и слез голосом выговорила она то, что подумали все.
– Да родичи твои! Могутичи! Едут мужики, голов десять, старичье все! Небось хотят тебя обратно.
– Ишь, разбежались! – после изумленного молчания досадливо отозвалась бабка Лебедица. – Может, вено везут? Гривны да обручья серебряные, шелка заморские, или корову гонят?
– Да нет вроде… – Ярец развел руками. – Коровы нету при них…
– А раз нету коровы, то и девки им не видать! – отрезала сердитая бабка.