Соколиная охота
Шрифт:
– Симпатичные у тебя родители… Им бы жить да жить…
После этого она достала из той же сумочки пузырек без этикетки, капнула из него на фотографию мутноватой жидкостью. Жидкость запузырилась, как будто вскипев, и часть снимка, на которой были изображены лица родителей Даши, растворилась, изъеденная кислотой.
Даша смотрела на фотографию как зачарованная.
Наконец она подняла глаза на Алису и проговорила севшим от волнения плохо узнаваемым голосом:
– Харуми Кураками. Он прилетает через два дня.
Остановится в гостинице «Невский Палас».
Татьяна отворила калитку
– Хаттаба успокою, – полуобернувшись, сказала она шедшей следом Надежде Николаевне.
– Кого? – удивленно спросила та.
– А вот кого! – Татьяна потрепала выбежавшего им навстречу с радостным лаем большого лохматого пса, в чьей внешности проглядывали признаки самых разных пород, от овчарки до эрдельтерьера. – Здравствуй, Хаттабушка! Это Надя, она своя, ты ее не трогай.
– На чужих очень лает, – пояснила она, – за это и прозвали Хаттабом. Впрочем, дальше лая дело не идет.
Поднявшись на крыльцо, Татьяна распахнула дверь и крикнула:
– Павлуша, это я! Я не одна, у нас гость!
Миновав чистые сени, Надежда следом за хозяйкой вошла в большую комнату. По стенам стояло несколько стеллажей с книгами, висели фотографии самолетов в деревянных рамках, в каких обычно вешают фотографии родни.
В глубине комнаты стоял большой письменный стол, на нем светился голубой экран монитора. Около стола, полуобернувшись к двери, в большом инвалидном кресле на колесах сидел Павел Грибов.
Увидев его, Надежда Николаевна поняла, что Павел – один из тех людей, встречу с которыми запоминаешь на долгие годы, людей, оставляющих в душе глубокий след.
Выразительные карие глаза на усталом удлиненном лице, глубоко прорезанном морщинами, светились умом и добротой. И еще на его лице отражалось перенесенное страдание, ставшее для Павла испытанием и давшее ему горький опыт и новые силы. Надежда вспомнила услышанную где-то фразу: «Если несчастье не убивает нас, оно делает нас сильнее».
– Это Надежда Николаевна, – представила Татьяна гостью.
Павел улыбнулся, сделавшись сразу моложе, и подъехал к Надежде, протягивая руку.
– Сейчас гости стали у нас редкими – благодаря вот этому ужасному детищу прогресса, – сказал он, показывая на компьютер.
– Почему? – не поняла Надежда.
– Да очень просто: раньше сослуживцы приезжали ко мне, чтобы обсудить ход работы, привозили свои расчеты, чертежи. А теперь – одна секунда, и прошел обмен электронными письмами, отправлены все файлы, и ехать ко мне незачем. А ехать-то – не ближний свет… Танюша, сообрази-ка нам чайку! – повернулся Павел к жене. – Я знаю, там у тебя были свежие ромовые бабы…
Надежда перехватила ласковый взгляд, каким обменялись Грибовы, и почувствовала атмосферу этой семьи, которая мужественно несет свой крест, еще больше сблизившись после обрушившегося на них несчастья. Татьяна, проходя на кухню, мимоходом погладила мужа по волосам и поправила подушку, подложенную ему под спину. В этом прикосновении было столько заботы, столько любви, что у Надежды защемило сердце.
Татьяна принесла чайник, накрыла на стол в этой же комнате. Свежие ром-бабы, печенье, варенье – угощение было небогатым, но сердечным и дружеским. За чаем Татьяна упомянула о том, что Надежда Николаевна знает о проблемах с самолетом. Павел слегка поморщился – кроме того, что эти проблемы висели над ним денно и нощно дамокловым мечом, ему, человеку, отработавшему
– А вы знаете, Надя, откуда взялось это название – «Серебряный сокол»?
Надежда помотала головой.
– Танюша, – повернулся Павел к жене, – дай-ка гитару!
Татьяна вышла в соседнюю комнату и вернулась со старенькой облупившейся гитарой. Павел любовно обнял инструмент, пробежал пальцами по струнам, видимо, остался недоволен звучанием, подкрутил колки и снова взял несколько аккордов. Откинув голову, он запел, аккомпанируя себе на гитаре:
Чуть седой, как серебряный сокол,Он стоит, принимая парад.Сколько стоил ему Севастополь,Сколько стойл ему Сталинград…Незнакомая песня тронула сердце Надежды неожиданной и щемящей тоской. Голос Павла оказался на редкость красивым и глубоким. Внезапно он взмыл с трагическим надрывом:
И когда подходили вандалыК нашей древней столице отцов,Где нашел он таких генераловИ таких легендарных бойцов?Над блистательным их воспитаньемПроводил он и ночи и дни.Ах, к каким грозовым испытаньямПодготовлены были они…– Что это? – спросила Надежда, когда стихли последние аккорды песни и в комнате наступила та теплая душевная тишина, какая бывает только в хорошо натопленном деревенском доме.
– Это Вертинский, – ответил Павел, шлепнув ладонью по деке и отложив гитару. – Он написал эту песню уже здесь, в России, вернувшись из эмиграции.
Не знаю, насколько он был искренен, называя «вождя народов» серебряным соколом, но песня хорошая.
– Вылитая средняя школа, – сказала Надежда, оглядев трехэтажное серое здание с высоким крыльцом, – я свою Алену точно в такую же водила.
– Так здесь и была школа. – Татьяна сощурилась на весеннее солнце. – А потом детей стало меньше, оставшихся перевели в более населенные районы, где школы поновее, а это здание Посташев арендовал и разместил здесь КБ. Вопрос только в том, как мне тебя туда провести. У меня-то пропуск есть, оформили, чтобы я могла по Пашиным делам сюда проходить.
Во дворе прогуливались, разговаривали и курили десятка два сотрудников института обоего пола, но преимущественно не первой молодости.
Возле серой стены КБ стоял, подставив солнышку стул перевернули, каждую скрепку разогнули, нигде ничего. Сейф открыли – в нем вообще пусто.