Сократ сибирских Афин
Шрифт:
Работы же из года в год шли своим чередом, ничего не прибавляя, в смысле накопления человечеством каких-либо знаний, но ничего и не убавляя, в том же самом смысле. Не удалось отгадать загадку Орфея и нам. А вскоре эта проблема министерством обороны была признана недиссертабельной, а, следовательно, и не имеющей смысла. И на следующий год нас в дельфинарий просто-напросто не пустили.
Но Бима и Еву я не забыл. Более того, я был уверен, что когда-нибудь встречу их вновь и промчусь по пенным волнам на широкой и упругой спине ухмыляющегося Бима.
Наверное, и он не забыл меня,
И вот мы мчались по волнам, восторг от этой гонки летел впереди нас, водные нимфы — наяды и океаниды трубили в раковины, оповещая мир о моем возвращении. А сам мир ликовал и провозглашал здравицы в честь этого возвращения. Толпы людей на берегу встречали нас. Я уже различал и Сократа с отвислым брюшком, и хитроумного Фалеса, и прекрасную Каллипигу, и худого, как щепка, Периандра, и других мудрецов. Плакал от умиления перед самым настоящим материализмом ситуации сам Межеумович.
Глава одиннадцатая
Не сказал бы, что они очень уж обрадовались моему чудесному спасению.
Возле бассейна толпились и гости, и служанки. А я лежал на мокром каменном полу и выслушивал их восхваления.
— Ко всему надо быть готовым. — Это говорил Сократ. — К утоплению, избранию во власть, вкушению щей из свиных хрящиков. Ты же, глобальный человек, все делаешь с бухты-барахты, без всякой предварительной проработки возможного действия и его следствий. Да разве мог ты утонуть в этом прекрасном бассейне, нанеся тем самым обиду нашей хозяйке? Ты понимаешь, что я имею в виду… Она обиделась бы не твоему утоплению, а тому, что это произошло в ее бассейне, предназначенном для игр и омовений. А утопление твое ее лишь огорчило бы, но не обидело. Да и не судьба тебе, видно, быть утопленному.
— Да, — согласился я, еще ничего не понимая.
— У молодежи нынче нет никакой нравственной и моральной закалки, — продолжил восхваления Межеумович. — Вот взять хотя бы пионерскую организацию… Да в наше время… да мы бы… да нас бы… да в два счета бы… А тут… Тьфу, да и только!
Многие с ним согласились.
— Так как насчет маслодавилен, Каллипига? — спросил Фалес. — Вступаешь со мной в пай, красавица? Клянусь беспредельным Океаном, уж нынче-то будет богатый урожай маслин. А когда подойдет время, окажется, что все маслодавильни-то мы уже скупили. А значит, и прибыль будет вся наша.
— Неужели, мудрый Фалес, у тебя нет денег, чтобы все скупить одному.
— Как нет… Могу и один. Да только в компании с тобой приятнее.
— Ладно уж, страдай один, Фалес, со своим будущим богатством. А коли заработаешь миллион, так подари мне флакончик масла для натирания особо натрудившихся частей тела.
— Так и быть, Каллипига, подарок за мной… А этого молодого глобального человека, сдается мне, надо бы еще раз как следует окунуть в бассейн, держа крепко за ноги.
— Так ты идешь, Фалес, или нет? — чуть недовольно спросил Солон. — Хозяйке надо занимать остающихся гостей, а не тех, кто торопится на постоялый двор за дармовой похлебкой.
— Ни пить, ни есть. Три дня, — заверил Фалес. — Радости твоему дому, Каллипига! А мы пошли. И без провожатых! Они-все нам тут не страшны!
Я
Тут я вдруг обнаружил в промежности какую-то помеху, с локоть длиной и по ощущению напоминающую не то стержень, не то трубку. И по мере того, как я стекал водой на пол, а одежда все тщательнее и теснее облегала мое тело, помеха эта выпячивалась все явственнее. Ее уже и другие замечать начали.
— Однако, — почему-то обиделся диалектический и исторический Межеумович.
А что я ему сделал такого?
И отбывающие гости вдруг замешкались, а Каллипига сказала просто:
— Давай посмотрим, что там такое?
— Пусть служанки принесут увеличительное стекло, — попросил Сократ. — Если уж рассматривать, так во всех подробностях!
Я, было, стушевался, но просьбы были единодушными и искренними. Только Межеумович почему-то все еще дулся на меня.
От действия морской воды, что ли, но замок ширинки никак не хотел расстегиваться. И тогда Каллипига, оттянув размокший ремень, одним ловким движением извлекла на свет так мешавший мне предмет.
— А еще что-нибудь там есть? — спросила она на всякий случай.
— Да было, вроде… — промямлил я
Не знаю уж, на что рассчитывал исторический диалектик, а все собравшиеся, словно, заранее знали, что Каллипига достанет свиток из телячьей кожи. Они тут же начали его разворачивать, вытирать сухими тряпками, скинули с одного из столиков на пол всю посуду и распяли на нем свиток.
Это была карта. Карта мира, Ойкумены!
Для начала карта показала весь материк мелким планом, как бы видимый с высоты искусственного спутника Земли, которые когда-то в древности в огромном количестве запускали варварские страны. Мне и самому было интересно идентифицировать части карты, но и помощь всех других была небесполезной. Без особого труда определил я, что море посреди континента может быть только Срединным Сибирским морем. Но Межеумович вдруг заспорил со всеми, утверждая, что это Средиземное море. Я не понял смысла его возражения. Сибирь и есть вся Земля. Так что сказать Срединное Сибирское, или Средиземное, — это одно и то же.
Вот Геракловы столпы — Обская губа. И опять встрял исторический Межеумович: нет, мол, это Гибралтарский пролив. Как он только слово-то это вымолвил? Язык сломать можно!
Вот небольшая деревушка на краю света — Третий Рим. И снова вопль Межеумовича: не третий, а просто Рим! Тут уж он настолько хватил лишка, что его и вовсе перестали слушать.
Кое-где надписи немного поразмыло соленой водой, так что область реки Океан за Обской губой читалась, например, как Ледовитый океан. Солон, подслеповато щурясь, изучал, изучал эту надпись, а потом заявил: