Сократ
Шрифт:
– Я не умею стать неприятным даже собственной жене. Любит она меня. Говорит - до безумия...
– То-то сбежала от тебя к своему брату, - злобно заметил Критий.
– Ах да, - вздохнул Алкивиад.
– Хочет довести меня до того, чтоб я не смотрел на других женщин и сходил бы с ума от любви к ней одной, как она сходит с ума по мне...
– Он повернулся к Сократу.
– Скажи сам, дорогой, разумно ли, что Гиппарета хочет запретить мне ходить к Феодате и другим гетерам? А почему мы, мужчины, посещаем гетер? Потому что находим у них то, чего нет у нас дома...
И он
– У гетер нередко можно рассуждать о разных вещах даже лучше, чем на пирушках, на которых хозяин усердно потчует тебя жарким, паштетами, вином, а то и живым мясцом... Начинается шумное веселье, шутки, приходят фокусники и тогда всякое разумное слово воспринимается как очередной фокус. Меж тем как у гетер...
– Остановись, Алкивиад, - сказал Сократ.
– Что хочешь ты скрыть под этой речью?
– Я отстаиваю свое право на выбор! А моя ревнивая Гиппарета воображает, будто по причине безумной любви ко мне вправе стать моим тюремщиком...
– Алкивиад говорит о безумии!
– усмехнулся Критий.
– Но лишь в отношении других...
Сократ спросил:
– В чем, Алкивиад, видишь ты безумие любви Гиппареты?
Алкивиад как-то сник, на лице его появилось страдальческое выражение:
– Она и впрямь обезумела. Подала архонту требование о разводе. Сегодня я должен предстать перед судом.
– И ты спокойно сидишь тут с нами вместо того, чтоб идти на суд и защищаться?!
– изумился Сократ.
– Я защищаюсь здесь, перед тобой, Сократ. Мне очень важно, чтоб ты знал, как я с ней мучаюсь.
– Мучаешься?
– Да, Сократ. Разве не безумие, что она судом хочет принудить меня, как собачонку, лежать у ее ног и каждый день клясться в страстной любви? Но этого она на суде не заявит. Будет без конца доказывать, какой я дурной, прикрывая этими словами угрозу и давление на меня. Насилие! Скажи, Сократ, сколько раз предостерегал ты нас от насилия в делах любви?
Но Сократ осведомился:
– А ты - не любишь жену?
В калитке показался запыхавшийся судебный служитель и передал Алкивиаду повеление судьи: немедленно явиться в зал суда.;
– Твоя супруга, как предписывает закон, лично вручила судье требование о разводе... Теперь она и судья ждут с нетерпением, когда ты наконец явишься для разбирательства...
Тут недобрый вестник взглянул в лицо Алкивиада и в страхе попятился.
– Постой, приятель!
– остановил его Алкивиад.
– Передай судье, что я не явлюсь. Ну чего же ты ждешь? Повторять мне, что ли?!
– Я искал тебя в твоем доме, и, пока нашел здесь, прошло много времени... Если все-таки пойдешь на суд - дело-то серьезное, - так поторопись...
– пролепетал служитель.
– Это ты поторопись передать судье мои слова, не то я разобью этот кувшин о твою голову!
– крикнул Алкивиад.
Сократ строго посмотрел на своего ученика:
– Разве тот, кто хочет править государством, не обязан быть образцом послушания закону?!
Алкивиад не отвечал; мысленно он следовал за служителем. Вот теперь тот, наверное,
Между тем в зале суда Гиппарета, в невыразимом напряжении ожидавшая мужа, почувствовала себя дурно. Принесли воды, охладили ей виски, судья исчерпал уже все слова ободрения. Он больше не надеялся на то, что Алкивиад все-таки явится, и устал выдумывать все новые и новые утешения. Сейчас он и сам в них нуждался. Знал - Алкивиаду предстоит вскоре стать во главе государства, а он, несчастный архонт, не сумел помирить его с женой, как то следовало и надлежало...
Алкивиад не ответил на уговоры серьезные - Сократа и ехидные - Крития подчиниться закону и отправиться в суд. Вместо этого он набросил на плечи хламиду, сколол ее пряжкой и пустился в танец... Танцуя, дошел он до калитки и весело помахал друзьям на прощание.
Когда он скрылся из виду, Критий промолвил:
– Ужасный человек. Даже не дождавшись развода, помчался к гетерам праздновать это событие...
Служитель вбежал в зал суда и сокрушенно доложил, что ему не удалось привести Алкивиада.
– Он просто выгнал меня...
– А ты-то что же?
– взъелся на него архонт.
– Он пригрозил разбить мне голову кувшином, я спасся бегством...
Отчаянный вопль Гиппареты предварил ее горькие причитания:
– О я злосчастная! Он не придет! Как я несчастна! Он меня не любит! Звеня браслетами, она заломила свои холеные руки.
– О, зачем я потребовала развода! Какой злой демон внушил мне эту мысль!
– Гиппарета пала на колени, в мольбе протянула руки к архонту.
– Злосчастная, я хотела только пригрозить ему разводом! Надеялась - он поймет, признает недостойность своего отношения к любящей жене, к матери двух сыновей, которых я ему родила! Надеялась, он исправится, бросит кутежи, озорство!
– Мне очень жаль, но суд уже ознакомился с твоим требованием, доказательств достаточно, и потому, дорогая Гиппарета, нам не остается ничего иного, кроме как удовлетворить твою просьбу о разводе...
– сломленным голосом сказал судья.
Гиппарета повалилась как подкошенная, рыдала, кричала в отчаянии:
– Убейте меня! Я не хочу жить! Я не хочу жить!
В зал влетел Алкивиад.
– Что ты тут делаешь, милая?
– раздался над нею его голос.
– Хочешь в царство Аида? Откуда такое сумасбродное желание, когда в моем доме для тебя - настоящий Элисий?
И прежде, чем женщина успела опомниться, прежде, чем судья сумел выговорить слово, Алкивиад подхватил Гиппарету на руки и выбежал с нею на площадь.
– Эй! Граждане! Глядите! Алкивиад!
– раздались голоса в толпе, вечно бездельничающей на агоре.
– Что это он несет?
– Кучка зевак побежала за ним.
– Клянусь Зевсом! Собственную жену!
Гиппарета отбивалась, выкручивалась, била ногами, отталкивала его голову, кричала - не помогало ничего! Алкивиад бежал по городу, неся ее на руках, и за его плечами развевалась хламида и распустившиеся волосы его жены. Ее несшитый пеплос распахнулся, и восхищенным взорам толпы открылись ее белые ноги. Смех провожал их. И веселые крики: