Сократ
Шрифт:
– Слава Кимону!
– Слава!
– Гляди не надорвись! Нынче в славе, а завтра в канаве - как всегда...
– Молчи, свиное рыло! Воду мутишь - а жрать да вино хлестать со всех ног бежишь, так?!
Софрониск перекрикивает всех:
– Мой ребенок родится в счастливый день! Такой день! Какая честь!
– Мой муж вернется с войны...
– грустно говорит рыбная торговка.
– Узнает, что ты путалась с этим проходимцем Сосией, и морду тебе набьет!
– А тебе что? Свою грязь подбирай! От вас по всей улице течет...
Добежал запыхавшийся
– Софрониск, скорей домой!
– Что случилось?
– вырвалось у того с испугом.
– У Фенареты уже нет сил... Хочет проститься с тобой... Умирает...
Софрониск уронил молоток.
– Кедрон, убери инструменты...
Бросился со всех ног.
На бегу отвечает людям - ибо кто же не знает, что повитухе Фенарете приспело время?
– Стольким женщинам помогла... А ей-то кто поможет?
– Теперь ей самой нужна какая-нибудь Фенарета...
– Пойдем с нами, выпьем!
– кричат Софрониску уже захмелевшие на радостях.
– Не могу - жена умирает...
Бегом!
Соседки окружили изваяние богини Артемиды, залитое солнечным сиянием. Стоят на коленях, причитают, молятся.
– Артемида! Илифия! Покровительница рожениц! Не оставь Фенарету! Дай жизнь ее ребенку за те тысячи детей, которых она помогла родить!
В доме смолкли крики. Прекратились боли, выталкивающие плод. Зловещая тишина.
С Акрополя сюда долетает рев труб, усиливая напряжение. Слышно тяжелое дыхание Фенареты. Видно ее искаженное лицо, огромный живот, клепсидру в лучах поднимающегося к зениту солнца - капли отсчитывают страшные секунды и устремленные к двери глаза роженицы, в которых написан ужас. Что же он не идет?!
Софрониск добежал, ворвался во двор через калитку с надписью "Зло, не входи!", лавируя меж мраморных глыб и торсов, разбросанных под сенью платана, влетел в дом - без дыхания пал на колени у ложа, прижался лбом к холодной руке жены.
– Хотела еще увидеть тебя, Софрониск...
– Голос ее слабеет.
Муж рыдает - женщины выпроваживают его во двор.
Обложили роженицу амулетами, травами и снова вышли преклонять колени перед Артемидой, повторять свои мольбы и плач. Напряжение невыносимо. Около Фенареты остались только соседки - Мелисса и Антейя. Склонились над ложем.
И случилось это ровно в полдень. Пронзительный крик вырвался из груди страдалицы. Мелисса приняла ребенка - толстенького, розового, с большой головой. Антейя выбежала на порог:
– Родился! Мальчик!
Какое мгновение!
Муж Мелиссы, сапожник Лептин, перелез через ограду, прижал Софрониска к груди:
– Вот теперь выпьем! Да неразбавленного! Сын у тебя, понимаешь?! И явился он на свет как раз когда Гелиос в зените!
Софрониск ликующе кричит солнцу:
– Разом две жизни подарены мне! Фенареты и сына!
Носят подарки родильнице. Купают младенца и так его хвалят, что и во дворе слыхать:
– Какой здоровяк! То-то намучил маму! А глазки-то какие большие! И лобик до чего высокий! А вон на плечике круглое родимое пятнышко... На что похоже? На медовую лепешку? Нет, нет - на солнышко!
Да! На
Мелисса вынесла выкупанного младенца во двор - показать отцу. Софрониск поднял его на вытянутых руках, тем самым, по древнему обычаю, признавая ребенка своим сыном.
Артемида вскричала:
– Удачной охоты, мальчуган!
Мома прямо передернуло:
– И что ты выдумываешь! Это сыну-то афинского каменотеса охотиться на зайцев, оленей или кабанов? Подобная блажь могла возникнуть только в твоей голове. Кому ж еще думать об охоте при рождении ребенка, как не богине охоты, ха-ха-ха!
Но Артемида осадила Мома:
– Но, дядюшка Мом, разве охотятся только на зверей? Человек всю жизнь за чем-нибудь охотится. Каждый час, каждый день его улов - всякое знание, всякая частица красоты! Человек и человека уловляет... Жизнь - нескончаемая ловитва, запомни!
Неистово пылающий полдень осыпает розовое тельце новорожденного золотыми молниями. Дитя сморщилось, шевельнуло губками - что сейчас будет? А, заплачет, как все... Но нет! Дитя открыло беззубый ротик и громко засмеялось.
Невиданно! Отец в изумлении уставился на ребенка. А женщины загомонили:
– Ах, бездельник! Со смехом явился на свет!
– Нравится ему, видать, на свете-то!
– Я пятерых родила - и каждый раз сколько реву!
– Мои дети тоже плакали - все...
– А этот малыш, едва вылез из материнского чрева, уже смеется!
– Ох и озорник же вырастет!
– Какое имя ему дашь?
– спросил Лептин.
– Мой дед тоже озорной был. Назову по нему - Сократом.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
Речка Илисс течет под стенами Афин, огибает их с юга и впадает в Кефис.
Неглубок Илисс, его излучины вдаются в луга с невысокой травой и рассеянными кое-где кустами и глыбами камня; в одном месте берег поднялся невысоким холмом, и стоит на том холме платан, а под платаном - маленький алтарь с деревянной фигуркой Пана, осыпанной цветами. Долинка, по которой ползет Илисс, - аркадский сон, пастушеская идиллия, и никого бы не удивило, если б на этом холме над потоком появилась небольшая отара овец, предводимая Стесихоровым Дафнисом, играющим на свирели из тростника.
Раннее утро. Вода с тихим плеском бьется о камни. Поднимается от воды и тает легкий туман. С востока, над Гиметтом, разливается серебряный рассвет.
Над кустами показались уши осла, объедающего сочные листья. Сократ сидит на камне, не слишком-то заботясь об осле. Перкон - животное умное, пасется сам, позволяя Сократу следить плещущий ток воды.
Panta rhei - все течет, убегает, дважды не вступишь в одну и ту же реку, - вспоминается юноше открытие Гераклита; да, это так: вон как далеко унесло желтый нарцисс, который я бросил в воду! А здесь уже - другая вода, новая, за нею стремится еще иная, и так до бесконечности. Подобна этому и человеческая жизнь. Всякое мгновение, всякое чувство блаженства или боли, всякий образ исчезает из глаз, всякий звук затихает, теряется всякий запах, все - движение, и человеческое сердце тоже непрестанное движение - до тех пор, пока жив человек.