Сокровища Аттилы
Шрифт:
— Не удивляйся, Диор. Пришло время нам встретиться, ибо назревают события, которые решат судьбы народов. Тайный Совет осведомлен о замысле Аттилы!
На этот раз не было стаи ворон, чутких к лжи и низменным страстям. И вот какой разговор произошел между Диором и Приском.
— Каким образом Совету стали известны намерения Аттилы?
— Узнаешь, когда станешь бессмертным.
— Хранитель Священной Памяти вошел в число бессмертных?
— Да. Его смерть была разрушением его тела, но не души.
— Кто сообщил тебе об этом?
— Посланец Высшего Тайного Совета. Когда Совет сочтет нужным,
— Равны ли мы с тобой, Приск?
— Я избран так же, как и ты. Мы — одни из немногих, призванных воплощать замысел Высшего Разума. Только поэтому я советник Флавия Аэция, ты — Аттилы.
— Какая награда ожидает нас?
— Ты мог бы и сам об этом догадаться. Или тебя прельщают земные блага?
— Могу ли я увидеть Тайный Совет еще при жизни?
— Я тоже спрашивал об этом. Мне ответили: нет.
— Хорошо, я слушаю тебя со вниманием!
— Ты не доверяешь мне? — с горечью произнес Приск, вглядываясь в непроницаемое лицо советника Аттилы.
Диор лишь усмехнулся. Он как раз доверял советнику Аэция, но его насторожил вопрос Приска о Прельщении земными благами, ибо если Приск знал тайну мудрецов, то должен был знать и то, что если бы земные блага не прельщали людей, то откуда тогда взяться энергии, той самой энергии, что с неистощимым упорством вновь и вновь обновляет мир? Но он спросил не о том, что подумал:
— Ты считаешь, что стремление к совершенству должно включать в себя и предательство?
— Вопрос хорош! — улыбнулся философ. — Он свидетельствует, что способом познания бытия у тебя служит обыкновенная логика, пусть даже изощреннейшая. Поэтому мне не следует вступать с тобой в спор, ибо на каждый мой довод ты ищешь опровержения, а выслушиваешь чужую мысль не ради поиска истины, а дабы лишний раз насладиться гибкостью и многознанием собственного ума. Тщеславие влечет тебя по жизни, Диор, более чем свет правды. Ты стоишь пока на нижней ступени знания. Пришла пора перейти тебе на более высокую ступень, дабы постичь большую часть истины…
— Ты постиг? — ревниво спросил его Диор.
— Да. Логику смертных можно уподобить утлой лодке, которая хороша для плавания в спокойных водах озер, но не годится для бурного изменчивого моря. Задумывался ли ты, почему люди называют грехом то, что нарушает хрупкую устойчивость жизни, а святостью то, что восстанавливает ее? Не считай, что ответ в очевидном! Греховность и святость выдуманы земными мудрецами, равно как обычай, закон и вера — три ипостаси, на которых, как на устоях, держится бытие человечества. То же, что ты назвал стремлением к совершенству, есть на самом деле стремление к равновесию. Разница между ними огромна, как между вечностью и мигом. Люди и народы, стремясь к совершенству, обретают лишь равновесие, то есть миг вместо вечности! Совершенство недоступно живущим. Вот в чем смысл сказанного тебе Хранителем Священной Памяти сарматов, что смерть есть начало жизни и наоборот. Мы, считая, что движемся к цели, на самом деле лишь обретаем энергию. Теперь рассмотри под новым углом зрения греховность и святость. Для большей ясности скажу: Совету известно, что ты отравил собственного отца и тем самым нарушил сразу три ипостаси в угоду Аттиле и ради
— Ты считаешь, что равновесие нарушено гуннами. Но разве оно не было нарушено раньше — Римом?
— Ты прав! — вновь улыбнулся Приск. — Действительно, могущество Рима возрастало и со временем стало опасным. Но в это время на востоке возвышалась держава Син. И если бы обоюдное возвышение продолжалось, обе державы неминуемо должны были схватиться и ослабить друг друга. И тем самым дать выход энергии зависимых от них народов. Но этого не произошло, ибо обе империи разделились — Син под ударами гуннов, Рим — готов…
— Теперь я понял! — воскликнул советник Аттилы. — Я понял, по какой причине гунны совершили свой сверхдальний бросок на запад. И вступили в бой с готами!
— Да. У шаньюя Далобяна был умный советник. Он вошел в число бессмертных. Но решающая битва между германцами и гуннами еще впереди. Мы их приведем на Каталаунские поля. После этой битвы…
— После этой битвы появятся новые народы, и у них будут новые цели, — за философа ответил Диор.
По римскому обычаю они обменялись рукопожатиями, как люди, заключившие только что договор. Диор спросил, где находятся Каталаунские поля.
— Близ города Труа, что в Галлии. В пяти днях пути на юго–восток от города Паризии [82], — ответил Приск.
4
— Посещал ли тебя Приск Панийский? — спросил на следующий день Аттила, испытующе всматриваясь в своего советника.
— Да, посещал.
— О чем у вас шла беседа?
— Он сказал мне, что каждый из нас рожден быть гражданином вселенной.
— Он хотел склонить тебя к измене?
— Нет, джавшингир! Философы выше этого! Мы беседовали о судьбах народов.
— Гм. Любопытно. И что же вы обсуждали?
— Причины возвышения и падения государств, казавшихся могущественными и незыблемыми. Рано или поздно, джавшингир, государства гибнут. Пример тому Ассирия, Парфия, Кушаны, Персия, Македония, Рим и другие. Только вселенная вечна. Поэтому Приск считает, что предпочтительнее быть гражданином вселенной, чем патриотом государства.
В желтоватых глазах Аттилы загорелись зловещие огоньки, он с силой хлопнул по подлокотнику золотого кресла, воскликнул:
— Аттила докажет, что философы ошибаются!
Именно это и хотел услышать от него Диор, ибо прощальные слова Приска были о том, что чем яростнее противоборство, тем устойчивее вселенная. Поэтому незачем разубеждать Аттилу, наоборот, следует всячески побуждать его к действию, ибо где–то, в местах, еще неведомых Диору, уже зреет ответное действо.
Прямота ответа советника убедила соправителя, что советник его не обманывает, но, возможно, он сделал вид, что поверил, и сердито заявил: