Сокровища Ирода
Шрифт:
Ирод взвыл, как раненое животное.
Он выл и от боли в раненом глазу, но больше – от отчаяния.
Кольца пропали, и вместе с ними пропала его единственная, последняя надежда…
– Кто их украл?! – выкрикнул он, озираясь вокруг единственным глазом.
Единственным человеком, оказавшимся рядом, была девчонка-наложница, и на нее тетрарх выплеснул свою ярость, свое отчаяние:
– Это
– Клянусь, повелитель, я не знаю, о чем вы говорите! – верещала та, отползая по кровати. – Я не видела никаких колец!
– Конечно, ты не сама это задумала! Это интриги Иродиады! Она подкупила тебя, она тебе велела украсть кольца…
– Клянусь, я ничего не знаю! – Глаза наложницы расширились от страха. – Госпожа ничего мне не приказывала…
Ирод замахнулся на нее мечом – но увидел ее страх, беспомощность и подумал, что девчонка и впрямь ничего не знает.
И еще он вспомнил запрокинутое лицо слепого старика… вспомнил неясную угрозу, которую тот бросил тетрарху перед тем, как без сил обвиснуть в руках солдат…
Он понял, что тот имел в виду: кольца сами выбирают себе нового хозяина и только ему служат верой и правдой. А его, Ирода, они не приняли, он попытался захватить их силой, а этого кольца не прощают…
Тетрарх отступил к двери, уронил меч и без сил схватился за окровавленное лицо.
Дверь опочивальни распахнулась, и в нее ввалились рослые, плечистые легионеры в запыленных доспехах.
Впереди шел центурион, которого тетрарх не раз видел рядом с римским наместником Галилеи.
Центурион одним цепким взглядом окинул опочивальню. Он бросил покрывало нагой, трясущейся от страха наложнице, отшвырнул носком сапога-калиги меч тетрарха, склонился над ним и проговорил голосом, рокочущим, как камнепад:
– Тетрарх Ирод Антипа! Именем божественного императора и принцепса Тиберия Августа ты лишен всех титулов и привилегий! Ты будешь препровожден в Рим, где божественный Тиберий решит твою дальнейшую судьбу!
Но бывший тетрарх и правитель не слышал этих роковых слов.
Он смотрел своим единственным глазом на остатки изрубленной шкатулки и беззвучно шевелил губами.
По тель-авивской набережной, обшитой просмоленными досками, шел мужчина лет сорока в светлом пиджаке.
Воротник пиджака был поднят: с моря дул резкий порывистый ветер, срывая клочья пены с бьющихся о бетонный мол волн и орошая брызгами деревянный настил набережной.
Правда, немногочисленные серфингисты, редкой цепочкой растянувшись в полосе прибоя, все еще пытались поймать свою волну, и им это изредка удавалось. Вот и сейчас один из них поднялся во весь рост и, ловко балансируя на доске, скользил к берегу на гребне волны.
Кроме них, время от времени по набережной пробегали смуглые подтянутые старики – любители здорового образа жизни, процветающие и обеспеченные жители фешенебельных кварталов северного Тель-Авива.
Многочисленные кафе, разбросанные вдоль пляжа, давно уже опустели. Большинство владельцев убрали яркие пластиковые стулья и столики до лучших времен, а посетители теснились теперь в крытых одноэтажных домиках, потягивая кофе по-турецки и глядя сквозь широкие окна на хмурое, беспокойное море.
Мужчина в белом пиджаке свернул в одно из таких зданий, с яркой вывеской над входом «Кафе Бецалель».
Внутри было тепло, но накурено: большинство посетителей составляли смуглые мужчины восточной наружности, курившие крепкие турецкие сигареты и беседовавшие вполголоса о каких-то загадочных и наверняка не вполне законных делах.
Навстречу вошедшему шагнул официант – худощавый юноша-эфиоп в клетчатом хлопчатом платке на узких плечах. Он не успел ничего сказать, как вошедший проговорил по-амхарски, на языке живущих в Израиле эфиопов:
– Меня ждут. Господин Магриди назначил мне встречу…
– Да, конечно. – Эфиоп поклонился и повел гостя в заднее помещение кафе.
Там было всего несколько посетителей – толстые, вальяжные оптовые торговцы пряностями и фруктами.
В самом дальнем конце помещения, на низком диване, накрытом полосатым покрывалом из верблюжьей шерсти, сидел совершенно не похожий на остальных худой человек, закутанный в светлые восточные одежды. Клетчатая арафатка закрывала его голову и плечи, низко опускалась на лоб. Из-под нее виднелся только хищный крючковатый нос, плотно сжатые губы и единственный глаз. Второй глаз был закрыт черной шелковой повязкой.
В довершение ко всему, колоритный субъект курил кальян. В общем, он выглядел так, как будто сошел в это кафе прямиком со страниц одной из сказок «Тысячи и одной ночи».
Человек в белом пиджаке направился прямиком к этому экзотическому персонажу и поздоровался с ним на каком-то непонятном языке.
Официант не узнал этого языка, хотя свободно владел большинством основных языков Израиля – ивритом и арабским, английским и фарси, разумеется, своим родным амхарским. Он даже знал немного слов по-русски – в последние годы в Израиле многие люди говорили на этом языке. Однако язык, на котором разговаривали эти двое, был ему совершенно не знаком. Хриплый и гортанный, он казался удивительно древним и больше напоминал не один из человеческих языков, а грохот горного камнепада или отдаленный рокот надвигающейся грозы.