Сокровища Кряжа Подлунного
Шрифт:
— Таким образом, Орест Эрастович, у вас есть две возможности: одна — это пассивно ждать неизбежного ареста или же попытаться скрыться, что не спасет вас, а лишь усугубит вашу вину, другая — это связать свою судьбу со мной, а я гарантирую вам спасение, свободу, богатство. Выбирайте!
— Что вы хотите от меня? — с трудом выдавил подавленный всем услышанным Ронский.
— Вот это уже практический вопрос, — усмехнулся Павлов. — Как это сказал ваш хваленый Пушкин: «Наконец-то слышу речь не мальчика, но мужа!» Так, что ли?
Ронский неопределенно кивнул головой. Ему сейчас было не до
Между тем Павлов продолжал:
— Вы спрашиваете, Орест Эрастович, что я, или точнее, очень и очень влиятельные иностранные круги, — он подчеркнул голосом последние слова, — хотят от вас? Отвечу: очень много и очень немного. Много потому, что мы хотим, чтобы сооружаемая здесь термоядерная электростанция никогда, понимаете, никогда не была пущена. Более того, мы хотим, чтобы эта станция исчезла с лица земли с максимальным шумом и громом и прихватила вместе с собой в преисподнюю возможно большее число большевиков.
Мы хотим от вас совсем немного, потому что просим только слегка напутать в системе контрольно-измерительных приборов, чтобы плазма, поступающая в реактор, оказалась чуть-чуть грязнее, а ток для ее поджигания несколько сильнее, чем это необходимо, и реактор вместе со всей своей начинкой полетел бы к небесам. Немного, потому что вы руководите монтажом контрольной аппаратуры и для вас не составит особого труда выполнить нашу скромную просьбу. Согласны?
Ронский молчал. С каким наслаждением он впился бы в глотку этого чудовища, так спокойно приглашавшего его принять участие в уничтожении миллионов людей. Но Ронский понимал, что, даже рискуя жизнью, должен продолжать играть принятую роль.
А Павлов подбодрил:
— Что же, молчание, как у вас, русских, говорится, — знак согласия. А чтобы вам не пришлось очень напрягать вашу мысль, обдумывая, как не допустить автоматического выключения установок, вот вам письменные советы вашего шефа академика Булавина, собственноручно им написанные. Не в пример этому упрямцу Стогову Булавин оказался покладистым и практичным человеком. Надеюсь, теперь ваши сомнения окончательно рассеялись. Если так, то по рукам.
Ронский вяло вложил свою ладонь в цепкие пальцы Павлова.
— Ну, вот и отлично! — удовлетворенно констатировал Павлов. — Возьмите пакет академика и действуйте. Как видите, ничего не изменилось. Академик Булавин по-прежнему остается вашим научным руководителем, — позволил себе пошутить Павлов.
Ронский выжидательно молчал, сжимая пакет, который, казалось, обжигал ему пальцы.
— Да, и еще одна маленькая просьба, — спохватился Павлов. — Через два часа потрудитесь сюда же доставить отчет о ходе стройки. Академику для его научных консультаций необходимы точные сроки пуска станции и точные данные о выполненных работах. Вас буду ждать я сам. И еще, — в голосе Павлова зазвучали металлические нотки. — Не вздумайте водить нас за нос! Предупреждаю, у нас длинные руки и меткий глаз. Так что шутить
Павлов поклонился и выскользнул за дверь.
Орест Эрастович остался у столика в полном одиночестве и в глубокой тревоге. Он все еще не решался вскрыть врученный ему Павловым пакет. С ужасом, весь внутренне содрогаясь, думал Ронский о страшном падении Булавина, о грозных последствиях его предательства. Привычный облик, слова, характер академика — все это не давало ни малейшего повода усомниться в честности Булавина, но в то же время в руках Ронского был конверт, надписанный размашистым почерком. Финалом какой трагедии могло быть это послание? Устрашенный этими мыслями, Орест Эрастович не рискнул сразу вскрыть конверт. Сунув его в карман пиджака, он решительно направился к двери.
Выйдя из закусочной, Ронский увидел стоявшую у обочины дороги пустую машину. Едва он приблизился к ней, как дверца распахнулась, и наружу выглянул шофер — сильно загорелый худощавый паренек.
— Садитесь, подброшу!
Орест Эрастович шагнул в гостеприимно распахнутую дверку. Машина плавно и бесшумно тронулась.
Первым движением Ронского, едва он опустился на мягкое, чуть пружинившее сиденье, было извлечь из кармана злополучный пакет Булавина и прочесть, наконец, его содержание.
Он достал конверт, но не успел вскрыть его, как услыхал спокойный, но вместе с тем повелительный голос шофера:
— Передайте этот пакет мне, Орест Эрастович, а я вручу его адресату.
— Кто вы такой? — встрепенулся Ронский.
— Ваш друг, — усмехнулся шофер. — Уверяю вас, это письмо адресовано не вам, а совсем другому лицу. Вот я и передам его по назначению.
Ронский покорно протянул водителю письмо. Тот поблагодарил и сообщил:
— Известный вам товарищ просил передать, Орест Эрастович, свою благодарность и напомнить, что пуск станции приближается, а у вас еще много работы, поэтому вам не следует тратить время на свидания с малознакомыми людьми.
Ронский широко, освобожденно вздохнул. Машина приближалась к главному въезду на стройку.
…Время, назначенное Шефом для встречи с Орестом Эрастовичем, истекло. Напрасно смотрел он на то и дело открывающуюся дверь закусочной и в окно, напрасно, оставив накрытый стол, выходил на крыльцо. Ронский не появлялся. И снова, как вчера, когда не явился Чиновник, Шеф понял, что Ронский не придет. Снова, как и вчера, Шефа покинула с таким трудом восстановленная уверенность в собственной неуязвимости. Он опять почувствовал себя в чужих, враждебных ему руках, которые неумолимо стягивали вокруг него смертельную петлю.
Он так явственно ощутил на своей шее эту давящую жесткую петлю, что с треском рванул ворот просторной рубашки, и, не замечая удивленных взглядов окружающих, стремглав выскочил из закусочной.
Тяжело топая ногами, не видя ничего перед собой, он бежал по пустынной просеке к метеопункту. Бежал, повинуясь единственному, захватившему все его существо чувству ужаса и единственному стремлению — бежать, все равно куда, но только бежать, бежать, радуясь возможности движения.
Движение несколько успокоило его, и он замедлил бег, а потом перешел на быстрый, размашистый шаг.