Сокровища Валькирии. Земля сияющей власти
Шрифт:
— Не каркай, — бросил полковник.
Один из бронетранспортёров пополз за спинами, огибая Сатву по подошве. Ехал без света — водитель, должно быть, пользовался прибором, громыхал днищем по камням. Можно было представить, что начнётся в зоне с рассветом, если они ночью пытаются прочесать всю прилегающую к горе территорию.
— Никанорыч, гляди, это что? — вдруг заговорил Воробьёв и потряс Арчеладзе за ногу. — Вон, напротив ограждения.
Полковнику вдруг стало жарко: от минного поля в их сторону двигалась неясная человеческая фигура, причём в открытую и медленно. И без голубой каски…
Воробьёв выставил
Громоздкий этот человек остановился в двух саженях — далековато, чтобы достать в одном прыжке!
— Вставай, Гриф, пойдём, — вдруг послышался спокойный женский голос. — Меня прислали к тебе.
— Карна? — после паузы проговорил Арчеладзе, чувствуя, как немеют губы.
— Нет, я Дара, — был ответ.
Свистящий вой бронетранспортёра всё ещё звучал за спиной и громыхали по броне камни. Полковник привстал на колено, поднял автомат.
— Как же мы пойдём? — неуверенно спросил он, двигая деревянными губами, хотя понимал, что не следует ничего спрашивать.
— Я отведу глаза, пойдём, — она сделала шага три вперёд, и теперь можно было рассмотреть свисающий с её плеч длинный плащ.
— Кто это, Никанорыч? — опомнился Воробьёв.
— Дара, — Арчеладзе медленно выпрямился. — Пойдём за ней.
Она не была ни галлюцинацией, ни призраком, стояла осязаемая и реальная, в промокшем тяжёлом плаще, с непокрытой головой и слипшимися волосами. Уже в который раз он прикасался к тому, во что можно было верить и не верить, но как ни ломай голову, ни воюй с протестующим своим внутренним двойником, явление это существовало и никуда было не деться.
— Никанорыч, ты что, с ума сошёл? — зашептал Воробьёв, выставив автомат. — Куда мы пойдём? На тот свет, что ли?
— Молчи, — приказал полковник. — Вставай и пошли.
— Идите за мной и смотрите только себе под ноги, — предупредила Дара. — Ни в коем случае не поднимать глаз. Походка восточной женщины. И постарайтесь ни о чём не думать, в полной бесчувственности.
— Никанорыч…
— Заткнись, — оборвал Арчеладзе. — Потом всё объясню.
Дара спокойно и медленно пошла в сторону ограждения, обходя крупные камни. Полы плаща её волочились по верхушкам трав, пригибали их к земле, и полковник почти физически ощущал, как за её спиной возникает некое разреженное пространство, в котором им и следует находиться. Она вывела их на скользкую, глинистую дорогу, разбитую колёсами бронетранспортёров, и направилась по ней к открытому проходу сквозь колючую проволоку, где маячили в темноте голубые каски.
— Спокойно, полное расслабление, — ещё раз предупредила Дара. — Опустите оружие. Взор потуплен. Чтобы не думать, считайте шаги.
Непроизвольно Арчеладзе стал думать, точнее загадывать — если сейчас они незамеченными пройдут мимо часовых и ничего не случится, то придётся поверить…
И не успел закончить мысль.
— Не мешай мне, Гриф! — шёпотом, сквозь зубы произнесла она. — Замолчи!
Идти мимо противника, глядя себе под ноги, полковнику ещё не приходилось…
Он
Всё было позади — зона, ограждение, «миротворцы». Они стояли на каменистом склоне соседней плоской горы, в полукилометре от деревни, где квартировал батальон морских пехотинцев США.
— Сейчас мне нужно уйти, — сообщила Дара. — На обратном пути найду вас… И вот что, Гриф. Сейчас можешь сомневаться, сколько угодно. Но когда я тебя веду — не смей.
— Прости, Дара, — вымолвил он. Плащ опахнул траву от резкого поворота и, тяжело колыхаясь, медленно полетел над землёй. Воробьёв выждал, когда она пропадёт во тьме, выпустил из рук автомат.
— Что это было, Никанорыч?
— На хрен… Не спрашивай, не знаю, — отмахнулся Арчеладзе. — Пошли, пока не рассвело.
Православный храм, очертания которого хорошо просматривались на фоне неба, был очень похож на многие церкви в Москве и создавал обманчивое ощущение мира, сонного дождливого ночного покоя, какой бывает поздней осенью где-нибудь на Воробьёвых горах. Казалось, деревня спит и нет здесь ни военных, ни светомаскировки на окнах, ни тревоги. Ко всему прочему, стрельба в зоне прекратилась, и над Сатвой повисла тишина.
Когда же подобрались к одному из домов — заходили через изгороди и сады, то сразу послышалась напряжённая, тревожная жизнь: где-то хлопали двери, бренчало железо, стучали шаги по мостовой, и сквозь щели сочился электрический свет. Там, где была эта жизнь, искать что-либо не имело смысла. Если где-то тут квартируют археологи «Арвоха», у них будет тишина, поскольку тревога сыграна, чтобы обеспечить их безопасность.
Улицы как таковой в деревне не существовало, поскольку, расположенная на склоне горы, она представляла собой в беспорядке стоящие отдельные дома, окружённые садами и виноградниками, между которыми были узкие извилистые проезды. Пробираясь по садам, они пошли от усадьбы к усадьбе, прислушиваясь к шуму и голосам. Кое-где натыкались на бронетехнику, спрятанную среди яблонь, обнаружили и батарею из трёх гаубиц десантного варианта, стоящую в боевом положении и, видимо из-за дождя, без расчётов и охраны. Нашли и штаб батальона, где, как верный демаскирующий признак, стоял командирский бронетранспортёр с развёрнутой мощной космической антенной. Видимо, в деревне морпехов никто никогда не тревожил, и они жили довольно беззаботно, не то что в зоне. По крайней мере, пройдя половину домов, Арчеладзе не заметил ни одного часового. Лишь за церковью белел в темноте урчащий грузовик и два или три человека что-то выносили из дома и складывали в кузов.
Из двух десятков домов только в четырёх было тихо, однако на поверку оказалось, что все они либо разбиты артиллерией, либо просто выгорели изнутри и теперь стояли чёрными, мрачными коробками. В остальных хозяйничали поднятые по тревоге пехотинцы…
Арчеладзе ушёл за околицу вверх по склону и встал под старой развесистой шелковицей — здесь меньше капало.
— Ну, и где этот «Арвох»? — спросил он себя. — Не иголка же, под камень не спрячешь…
Воробьёв достал из кармана боевого передника фляжку со спиртом, пригубил сам, подал Арчеладзе.