Сокровища Валькирии. Земля сияющей власти
Шрифт:
Поговорить откровенно не было возможности: покорная и послушная Айога видела всё. Кроме того, не исключено, что каждый угол в доме оборудован не только «ушами», но и «глазами». Они сидели, как рыбы в аквариуме. Можно было выражать эмоции, откровенно радоваться, дурачиться, вспоминать прошлое и даже ругать шведов. Мамонт ориентировался по поведению Ивана Сергеевича, лучше знавшего обстановку, и ждал инициативы от него. Афанасьев и проявлял её, правда пока подготовительную: мобилизовал служанку, чтобы накрыла стол, причём без всяких восточных изысков, а простой, русский в сибирском варианте — с пельменями и водкой. Похоже, он был на этой базе не в
От одного стола Мамонт попал к другому. Едва выпили по первой за встречу, за возвращение с того света, как Афанасьев поманил пальцем служанку, что-то пошептал на ухо и хлопнул её по ягодице. Айога радостно засмеялась, пригубила из поданного ей бокала и выдвинула из угла на середину шахматный столик.
— Как она это делает, Мамонт, ты умрёшь! — не выдержал он, упредив представление.
Служанка на мгновение скрылась за перегородкой и явилась оттуда в чёрном японском халате. Улыбка уже не сходила с её лица. Айога грациозно взошла на столик, сбросив туфли, медленно и профессионально выпросталась из халата, и начался танец живота. Всё было подготовлено заранее — серебристые блестящие трусики-треугольник, такой же бюстгальтер с множеством жемчужных нитей, свисающих вниз, и даже тональный крем, нанесённый на живот, чтобы подчеркнуть его рельеф. Инга, которую Иван Сергеевич на руках принёс и усадил за стол, пришла в восторг, захлопала в ладоши.
— Гениально! Айога, это гениально! Похоже, они успели сдружиться…
— Знаешь, Саня, у меня таких сейчас четыре штуки! — доверительно сообщил Иван Сергеевич, поднимая бокал. — А какие ласковые — застрелиться легче. И все — таиландки! Когда-то наши путешественники привозили их как диковину, как образец женственности.
— Мне б так жить! — мечтательно проговорил Мамонт и с удовольствием выпил.
Старый бабник и конспиратор, похоже, так врос в обстановку, что между делом уже начинал получать удовольствие от своей новой жизни, по крайней мере, в его блудливых глазах блистало неподдельное восхищение.
— Нет, ты как хочешь, Мамонт, а Восток и в самом деле вещь тонкая и изящная, — констатировал он, любуясь Айогой. — Это тебе не шведы с примитивным стриптизом и единственной целью — подороже продать вид женских прелестей. Это культура, и культура древняя, без пошлости и грубых африканских телодвижений. Совершенно другой мир, который мы не знаем, и, самое главное, знать не хотим.
Мамонт восхитился другим: Афанасьев великолепно знал, что танец живота видят сейчас не только они. Представлением любуется и Тойё, сидя где-нибудь возле монитора. Ориентируясь на него, он и строил искусную «обработку» Мамонта. Ивану Сергеевичу следовало подыгрывать, поскольку сейчас он был ведущим.
— Кстати, знаешь, как называется этот танец? — тоном гида продолжал Афанасьев. — Восход солнца! Не слабо, да? Живот женщины, лоно, где совершается чудо — зарождение новой жизни, а значит, и света. Чем не вместилище солнца?
Слышала или нет Айога его комплименты — слишком уж была увлечена танцем, однако на Ингу такая оценка производила впечатление. Кажется, старый ловелас успел ей запудрить мозги.
— Потрясающе! — ликовала она. — А у нас принято считать танец живота сексуальным приёмом.
— От невежества! — Иван Сергеевич торжествовал, будто сам сейчас стоял на шахматном столике. —
— Надо же, как ты говорить выучился! — засмеялся Мамонт. — Неужели так увлёкся… Дальним Востоком?
— Не увлёкся — проникся, — назидательно сообщил тот. — Наконец-то разглядел настоящий мир, сложный, многогранный и глубокий. Восток, Саня, это как матрёшка: открываешь одну — в ней другая, а там ещё и ещё, до бесконечности. Я устал от примитивизма чувств, мыслей, желаний.
— Ты говоришь любопытные вещи! — заинтересовался Мамонт. — Знаешь, я, кажется, мозги себе отморозил…
Иван Сергеевич обернулся к Айоге, властно махнул рукой.
— Эй, ты! Кыш отсюда! Не отвлекай! Матрёшка!..
Танцовщица мгновенно скрылась, подхватив на лету халат. Сказано было весело, беззлобно, с той барственной лёгкостью, с какой муж выпроваживает одну из жён гарема. Мамонт рассмеялся: это был уже не любительский театр!
— С ними только так, — удовлетворённо пояснил Иван Сергеевич. — Они уважают власть мужчины. Власть для них — проявление любви. Представляешь, фантастика! И в этом есть великий смысл. Стоит только уравнять женщину в правах, а не дай Бог, выпустить вперёд, мир немедленно поворачивается в сторону гибели. Активная часть человечества становится пассивом. И всё, вырождение нации, отношений, чувств, размывание высших идей. Нельзя грешить против природы. А на Востоке это соблюдается чётко, отработан регламент. Нет писаных законов, как на Западе. Есть глубочайшие традиции вместо умозрительных прав человека.
— Тебя бы в Сорбонну, лекции читать, — снова засмеялся Мамонт. — Поглядел бы, как полетели тухлые яйца!
— Они бы и у нас полетели, — согласился Иван Сергеевич вполне серьёзно. — Потому что мы уже пропитались Ближневосточной нетерпимостью и живём, как талмудисты: всякое отклонение от строчки — расстрел на месте. Мы буквально отравлены не присущей нам истеричностью. Где же северная холодность ума и чувства, где бесстрастная страсть, о которой ты, помнится, любил говорить? Где сложность и многообразие? Чем мы теперь отличаемся от животных? Даже ритмы, и те африканские. Танец страусов богаче смыслом движений.
— Ты хочешь сказать, — глядя в глаза, проговорил Мамонт, — нам следует обратиться на Восток? На Дальний Восток?
— Да что тебе скажешь? — Иван Сергеевич придвинулся ближе к столу, не отводя взгляда, наугад взял бутылку. — Ты же — Мамонт. Огромный, сильный, лохматый. Идёшь туда, куда хочешь, думаешь, как хочешь. Большому зверю большую дорогу… Да только нет, её, дороги-то. И ты обречён на вымирание, потому что надвинулся ледник. Останутся от тебя одни бивни в вечной мерзлоте. Ну, может ещё шерсти клок…
— Перспектива! — тон Афанасьева вдруг начал обескураживать Мамонта. — Но ты в какой-то степени…
— Не в какой-то, а прав! — отрубил он и выпил не чокаясь.
— Я с вами абсолютно не согласна! — У Инги, забытой мужчинами, неожиданно прорезался голос. — Сами послушате, что вы говорите? Иван Сергеевич?..
— Тебя, девушка, не спрашивают! — перебил её Мамонт, потрафляя Афанасьеву. — Когда говорят мужчины, следует сидеть и слушать. Открыв свой прекрасный ротик.
Она не поняла шутки, резко отвернулась и стала сковыривать с губ шелушащиеся коросты.