Сокровища
Шрифт:
Несмотря на возражения зятя, он не оставлял мечты, что однажды Пит пойдет по его стопам в какой-нибудь области ювелирного ремесла. Она такая одаренная, с таким врожденным вкусом. В шестнадцать Пит могла оценить бриллианты так же — нет, лучше, чем он. Только неделю назад клиент принес для оценки очень хороший бриллиант. Изучив его целиком за пятнадцать минут, Джозеф не был абсолютно уверен в градации его цвета. Он попросил клиента оставить бриллиант до прихода партнера. Потом он показал камень Пит, чтобы она классифицировала его. Ее ответ
Сейчас он смотрел с восхищением, близким к благоговению, на творение своей внучки.
— Какая оригинальность! Какая техника! Я знал, что в тебе это есть, Пит. Брошь это подтверждает. Если ты будешь усердно работать и развивать свой талант, из тебя выйдет великий ювелир.
— Джо, — начал Стив, но Джозеф оборвал его.
— Я знаю, о чем ты думаешь, Стив. Ты хочешь, чтобы она стала врачом, но у девочки поразительный врожденный талант. Ты только посмотри на это. Нет ничего зазорного в том, чтобы быть художником, как Челлини или Фаберже, или Картье.
Стив посмотрел на брошь и нахмурился, между бровями залегли две параллельные морщины.
— Что ты думаешь, папа? — робко спросила Пит, явно ожидающая от него похвалы.
Он сразу не ответил, вместо этого продолжал рассматривать брошь. Джозеф, который не хотел, чтобы Пит почувствовала себя обиженной, опять быстро вмешался в разговор.
— Что натолкнуло тебя на эту идею, Пит? За все годы моей работы я никогда не видел ничего подобного.
Когда глаза отца встретились с ее глазами, в памяти Пит вспыхнул один эпизод. Чтобы яснее вспомнить его, она заговорила тихим голосом, воссоздавая детали этой сцены.
— Я помню, когда я еще была маленькая, я нашла даму, прекрасную даму, украшенную драгоценностями. Она была спрятана в Раффи. — При этом она усмехнулась. — Мама, помнишь Раффи, моего игрушечного жирафа? У этой дамы плечи были сделаны из жемчужины, эмалевая головка и сапфировые глаза. Она сверкала, как сказочная принцесса.
Стив так пристально смотрел на нее, словно мог взглядом заставить ее замолчать, даже забыть об этом. Потом он улыбнулся.
— Драгоценности в жирафе? — Всем своим тоном он хотел показать, что это нелепость.
— Неужели ты не помнишь, папа? Я ведь показала ее тебе, а ты мне сказал, что она злая, и убрал ее. Ты велел мне забыть о ней, что я и сделала. Вероятно, я могла принять это за сон, но, когда стала делать наброски для маминой броши, дама уже жила в моем сознании. Русалка просто выплыла из-под моего карандаша.
— Пит, — начал Стив, — не думаю…
Джозеф подался вперед в своем кресле.
— Когда это случилось, Пит?
— Когда? — переспросила Пит. — Не знаю. Я… подожди, я вспомнила. Кеннеди только что был избран президентом, значит, это… 1960-й. Мне тогда было восемь лет. — Она повернулась к отцу. — Почему ты сказал, что она злая, папа?
— Потому что так оно и есть.
Джозеф резко перебил его:
— Так оно и есть? Ты хочешь
Пит вновь заговорила.
— Это было что-то вроде куколки, но маленькой, и только ее верхняя часть. Она была усыпана драгоценными камнями, бриллиантами, рубинами — думаю, настоящими.
— Если тебе тогда было восемь лет, — рассуждал Джозеф вслух, — тогда ты уже могла отличить настоящие камни от подделок. Я к тому времени уже многому тебя научил, что касается бриллиантов.
— Это был не сон, правда, папа?
Стив резко подался вперед, локтями уткнувшись в колени, голова повисла, все тело выражало поражение. Он не ответил.
Смущение в глазах Джозефа сменилось ледяной суровостью.
— Что это Пьетра нам рассказывает?
Беттина молча наблюдала, как в комнате нарастает смятение и напряженность. Она обратила широко раскрытые испуганные глаза к мужу.
— Стефано? Что это было?
От голоса дочери внутри Джозефа что-то щелкнуло, и он, взметнувшись из своего кресла, бросился на Стива, схватил его за лацканы вельветового пиджака и рывком поднял на ноги.
— Говори мне!
— Хорошо! — закричал Стив. — Да! Она права! Вещь на самом деле была. И бриллианты настоящие, целое состояние.
Ярость Джозефа прорвалась.
— В 1960-м! У тебя в 1960-м было целое состояние, а ты позволил своей жене гнить в той змеиной яме, потому что не было денег платить за лучшую клинику? — Он тряс Стива за лацканы.
— Дедушка, — кричала Пит. — Прекрати!
Но Джозефа нельзя было остановить.
— Ты допустил, что моя дочь разбилась, как яйцо, когда ты мог платить двадцати докторам, чтобы вылечить ее?
— Да! Хорошо! — закричал Стив страдальческим голосом. — Возможно, это было неправильно, но я…
Джозеф продолжал трясти его, осыпая голландскими ругательствами.
— Rotvent! Sodemieter! Ублюдок! Вонючий, мерзкий, проклятый ублюдок!
— Не надо, — кричала Пит, хватая Джозефа за руку и пытаясь оттащить его. — Пожалуйста!
— Посмотри на нее, — гремел Джозеф, указывая на Беттину, которая сейчас съежилась от страха в своем кресле и переводила глаза с одного лица на другое. — Посмотри, что сделало то заведение — что сделал ты!
— Дедушка! — опять закричала Пит. — Позволь ему объяснить. — Она посмотрела огромными молящими глазами на отца. — Ты можешь объяснить все, папа, правда? Расскажи нам.
— Да, Стив, расскажи нам. Расскажи своей дочери, почему она все эти годы жила без матери, потому что ты был так чертовски эгоистичен, чтобы платить за частную клинику, в которой она бы выздоровела.
— Все было не так, — закричал Стив как раненый зверь.
— А как тогда было? Просто послал жену к черту, а сам припрятал состояние в драгоценностях и сидишь ждешь, когда она умрет или исчезнет, чтобы ты мог один насладиться тем, чем не захотел поделиться? Как это было, ты, ублюдок?