Сокровище антиквара

Бушков Александр Александрович

— Мне представляться? — с легкой ноткой сварливости спросил он с порога.

— Ну что вы, — все так же благодушно отозвался Летягин. — Господин Гольдман Яков Борисович, адвокат гражданина Смолина и еще доброй полудюжины граждан, что характерно, проходящих по абсолютно схожим делам… Столько раз с вами общались, что в представлениях и нужды нет… Ну, гражданин Смолин… ах, простите, Гринберг…

Яша живо прервал:

— У вас какая-то странная улыбочка была, когда вы произносили фамилию моего клиента…

— Яков Борисыч… — ухмыльнулся Летягин. — Вот только антисемитизьмов мне шить не надо на пустом месте. Да и

времена сейчас не те, чтобы такое клепать…

«Вот именно, — подумал Смолин. — К сожалению. В годочке этак девяносто втором, да и попозже, я бы тебе на шею посадил не менее полусотни шизанутых правозащитников, каковые, не особенно и заморачиваясь правдочкой, с утра до вечера глотку бы драли у парадного подъезда, пресекая злобную антисемитскую выходку распоясавшегося черносотенца в погонах. Уж я бы им такую лапшу на уши навесил, что тебе икалось бы потом месяц. Золотые были времена, не ценили мы их…»

— Ах, извините, мне что-то почудилось… — глазом не моргнув, отозвался Яша.

— Бывает, — спокойно сказал Летягин, взял авторучку. — Итак… Фамилия, имя, отчество?

Яша безмолвствовал, и Смолин спокойно принялся отвечать: сухие анкетные данные, рутина…

Покончив с неизбежной увертюрой, Летягин написал ниже длинную фразу, поставил вопросительный знак. Поднял глаза:

— Гражданин Гринберг, вы задержаны после продажи вами гражданину Извольскому Павлу Сергеевичу одной единицы холодного оружия, сверток был вскрыт в присутствии понятых. Вы узнаете данное оружие?

Он показал на обшарпанный стол рядом, где лежала на безбожно разодранной бумаге катана в темно-синих ножнах, кое-где украшенных никелированными накладками.

— Я признаю, что именно данный предмет продал гражданину Извольскому, — сказал Смолин. — Прошу записать в точности так, как я сказал.

— Ну разумеется, — Летягин быстро писал. — Предмет… То есть вы признаете факт продажи вами гражданину Извольскому одной единицы холодного оружия?

— Никакого холодного оружия я не продавал, — сказал Смолин.

— А как это сочетается с тем, что вы только что признали проданное вами…

— Проданный мною предмет, — сказал Смолин.

Майор ничего еще не подозревал, он старательно писал. Не дожидаясь вопросов, громко и четко Смолин начал:

— Несколько дней назад гражданин Извольский попросил меня приобрести для него какой-нибудь декоративный клинок, чтобы украсить интерьер квартиры. Желательно с японским уклоном, поскольку гражданин Извольский является известным нашим шантарским японоведом и соответственно обставляет свою квартиру. Сегодня утром мною за четыре с половиной тысячи рублей была приобретена в салоне «Каравелла» декоративная копия японского офицерского меча времен Второй мировой войны. Данные предметы продаются совершенно свободно, поскольку холодным оружием не являются. Как человек предусмотрительный, я на всякий случай сохранил товарный чек и выдаваемый магазином сертификат, каковые находились у моего адвоката…

Вот тут Летягин вздернул голову. Интересное было у него лицо — он все расслышал, но еще не мог поверить, как любой, наверное, на его месте.

Смолин лекторским тоном продолжал:

— Данный предмет я продал гражданину Извольскому за шесть тысяч рублей. Полторы тысячи можно назвать обыкновенной торговой накруткой, или компенсацией за потраченное время. Гражданин Извольский об этой накрутке

был предупрежден заранее и против нее не возражал. Таким образом, никакого холодного оружия я никому не продавал, что и прошу занести в протокол.

Он замолчал. Яша, уловив момент, когда должен был вступать в игру, звонко отщелкнул застежки своего кейса:

— Прошу приобщить к показаниям моего клиента упоминавшиеся им товарный чек и сертификат, выданный магазином «Каравелла». Данный магазин расположен на соседней улице, максимум в трех минутах ходьбы пешком, так что проверить показания моего клиента не составит большой сложности.

И положил перед Летягиным оба документика. Майор все еще пребывал в состоянии легкого оцепенения. Осознавал, анализировал, лихорадочно искал выход — а выхода-то, злорадно подумал Смолин, и нету!

Он ухмыльнулся и произнес наглым, тягучим голосом классического урки:

— Что ж ты дело шьешь-то, начальничек, на пустом месте?

Летягин смотрел на него ошарашенно, злости в его глазах пока что не было ни капельки, только осознание проигрыша. Ага, вот именно. Толстая полярная лисичка пришла…

Смолин усилием воли погасил улыбку. Где-то совсем недалеко отсюда, никаких сомнений, все еще качал права, возмущался произволом и грозил жалобой в ООН Пашка Извольский, добрый старый приятель, лет уж пятнадцать покупавший у Смолина все связанное с Японией. Свой в доску мужик, никакой не растяпа-интеллигент, всегда готовый в трудную минуту прийти на выручку — в том числе и подыграть в подобном спектакле…

Приложили они майора мордой в дерьмо — качественно, смачно впечатали, без единого прокольчика…

И майор, судя по его лицу, это уже прекрасно понял. Ах, с какой злобной мечтательностью он взирал на Смолина! Во взгляде так и читалось: эх, противогазик бы, и раз-два по почкам, и прочие удовольствия… Ну что же, чем ему сейчас неуютнее, тем с большей страстью будет ждать реванша.

«Тяжко тебе, падла, — подумал Смолин со вполне понятным злорадством. — Будь ты обычным любителем шить липовые дела, плюнул бы, поматерился, водки хряпнул и пошел искать новый объект… а ты ж у нас нанятой, тебе, надо полагать, весомую благодарность отваливают — а ее ж отрабатывать надо…»

Яша — ставший теперь олицетворением терпимости и доброты — проговорил добрейшим голосом:

— По-моему, самым лучшим в данной ситуации было бы незамедлительно проверить показания моего клиента, благо магазин будет открыт еще полтора часа, и ходу до него две минуты. При любых других вариантах предельно усложняется ситуация…

…Примерно через сорок минут Смолин в сопровождении верного консильери покидал здание УВД совершенно свободным человеком, жертвой недоразумения.

Яша подтолкнул его локтем. Смолин посмотрел в ту сторону и широко улыбнулся. На противоположной стороне проспекта стояла массивная тренога с телекамерой, к ней приник оператор, а перед камерой помещался Извольский и, азартно жестикулируя, потрясая бутафорским мечом, что-то живописал смазливой теледиве. Несомненно, как и было обговорено заранее, метал громы и молнии в адрес отдельных, с позволения сказать, сотрудников, которые вместо того чтобы исполнять свой служебный долг, ни с того ни с сего хватают посреди улицы мирного ученого, волокут в застенок и там долго стращают всякими ужасами, вынуждая дать ложные показания на честного человека.