Сокровище антиквара
Шрифт:
Прямых доказательств, конечно, нет — но нам ведь не в суд идти. Косвенных накопилось столько, что ошибки быть не может. Тесная, сплоченная бандочка задумала подгрести под себя всю шантарскую антикварку — не гнушаясь ничем. И не только шантарскую — к ним в руки при удаче попадут многочисленные связи и тропиночки, все к ним в руки попадет. Предположим, Врубель тут не самый главный, никак не мозг и не мотор — давно уже ясно, что вульгарно спился Врубель, мозги протравил, деградировал… но его еще долго смогут компаньоны держать в качестве зицпредседателя, представительской
А ведь дела-то скверные, подумал Смолин вполне трезво. Тут не единоличная самодеятельность спившегося Врубеля — тут команда. Целеустремленная, твердо намеренная выиграть… и, как наглядно свидетельствуют два трупа, готовая на все. А значит, к происходящему следует отнестись крайне серьезно, иначе и с тобой запросто произойдет то ли несчастный случай, то ли нападение оставшихся неизвестными наркоманов-гопстопников…
Нет, никакой ошибки. Главное доказательство — это то, что они указали юридическим адресом координаты «Рапиры». А все остальное, пусть и косвенное, но ложится идеально, как кусочки грамотно собранного паззла. Воевать придется, вот что. Не из каких-то там романтических побуждений, не из простой мести, а просто потому, что другого выхода не остается. Либо идти к этой шушере в послушные шестерки, либо получить по башке в темном переулке, либо…
Вот именно. Либо обыграть. Благо противник все же никак не может быть отнесен к серьезным. По большому счету — маргиналы, аутсайдеры, шпана…
Смолина захлестывала злость, и он старался ей не поддаваться. Мать твою, ведь даже в самые криминальные времена шантарская антикварка как-то ухитрилась пройти по досточке меж всевозможных «крыш». Специфика ремесла, знаете ли. Дело не только в том, что к ним ходили за покупками влиятельные люди в погонах и без, способные в два счета снести любую крышу так, что от нее и шифера не осталось бы. Другие тоже делали покупочки, и немалые. Пятнадцать лет прошло, а до сих пор приятно вспомнить, как однажды к Смолину в магазин завалилась пара дурных бычков с распальцовкой, намеренная крышевать по полной — и нос к носу столкнулась не то что со своим бригадиром, а, выражаясь на итальянский манер, «капо дель капи», выбиравшего супружнице подарок. Та еще была немая сцена, всех рэкетиров как Фома хреном смел.
Вот то-то. Те безумные времена пережили — так что же, поддадимся кучке козлов? Хрен дождутся…
Расплатившись с водителем, Смолин чуточку нетвердой походкой направился к калитке под веселое Катькино тявканье. Закрыл ее за собой, урезонивая Катьку грозным цыканьем, направился к крыльцу.
Остановился, присмотрелся. Сказал вслух:
— Эт-то что такое?
Сделал два шага до стены, нажал выключатель, и во дворе ярко вспыхнули три мощных лампы. Точно, у Катьки на боку краснело немаленькое пятно, жидкость уже подсохла, стянула кудряшки.
— Ты где это? — озабоченно спросил Смолин, присел на корточки. — Где тебя угораздило?
Катька завалилась за бок, выставив пузо. Бесцеремонно повернув ее набок, Смолин потрогал пятно, послюнил пальцы, сильно потер слипшуюся шерсть, понюхал. Слава богу, на
Дверь приоткрылась, выглянул Глыба, уставился исподлобья, и в руке у него блеснул топор. Так, сказал себе Смолин. Интересно девки пляшут…
Ухватив Катьку за ошейник, он не без труда запихнул ее в вольер, накинул щеколду и громко спросил, повернувшись к крыльцу:
— Что, опять без меня тут сюрпризы?
Глыба со стуком поставил топор в угол, спустился по лестнице и молча поманил Смолина пальцем. Смолин двинулся за ним.
— Вон пятно, — сказал Глыба. — И второе…
Теперь, когда лампы горели, легко удалось рассмотреть на кирпичной стене меж двумя окнами два огромных пятна, начавших сползать вниз потеками. Краска тоже красная.
— На кухне я сидел, — сказал Глыба сумрачно. — Вдруг в стену — шлеп! Шлеп! И что-то еще щелкнуло. Выхожу, а от ворот тачка сорвалась… И у сучки пятно на боку. Я думал, пальнули, потом присмотрелся — нет, краска…
Пожалуй что, никакой загадки тут не было. Руку на отсечение, кто-то мягко и ненавязчиво, без малейшего материального ущерба намекнул, что в собаку вместо пейнтбольного шарика могут и боевым патроном пальнуть, а во двор кинуть пару бутылок с коктейлем Молотова — и не в стену, а в окна…
— Инга где? — спросил Смолин.
— Где ей быть. Дома сидит. Слушай, это, по-моему, означает…
— Сам знаю, — сказал Смолин. — Не пальцем делан.
— Ага, предупреждает кто-то…
— Вот что, Глыба, — сказал Смолин тихонько. — Ты взрослый, сам прикидывай. Очень похоже, будет маленькая войнушка. Получить по башке можно всерьез и качественно. Нужно ли тебе у меня обитать в столь непростых исторических условиях…
— Гонишь?
— Одурел? — сказал Смолин. — И не подумаю я тебя гнать. Просто у меня неуютно становится…
— Не шурши, Червонец, — сказал Глыба бесстрастно. — Напугали ежика голой сракой… Коли уж ты меня приютил, я при шухере не свинчу… Может, кого… урезонить?
Он вроде и не изменился в лице, страшных рож не строил, но сейчас на Смолина смотрел зверь — битый и жеваный жизнью на грешной земле в течение доброй полусотни лет. Глядя в это лицо, Смолин окончательно поверил старым барачным рассказам украдкой — ни один следак этого в жизни не доказал, да теперь уж и не докажет, но за Глыбой, шептались достойные доверия люди, все же числятся жмуры, и хорошо, если пара-тройка…
— Одну лямку тянем, Червонец, — сказал Глыба без всяких ненужных эмоций. — Если что, говори, кого щекотнуть… Я ж не гимназистка.
— Щекотку отставить, — сказал Смолин. Подумал и добавил. — Пока что… Самое страшное оружие, Глыба — человеческий мозг. Потому что все остальное вторично. Скажешь, нет?
— Да пожалуй что…
— То-то, — сказал Смолин. — Как там у нас старшина выражался в киноклассике? Война — это не просто кто кого перешлепает, война — это кто кого передумает. Так-то…