Сокровище троллей
Шрифт:
— Так я тебя от сквозняка и прикрываю, — не смутилась сестра. — Ты читай, душа моя, читай.
— Тебе, солнышко, тоже не помешало бы почитать, — с чувством посоветовала Маринга. — Папа говорит, от этого умнеют.
— Наверное, умнеют, — дала сдачи Аймара. — Но твой «Уммегир» — тяжеловатый роман. Ты от самой крепости его читаешь — а ни страницы еще не перевернула.
Сзади послышалось сдержанное хихиканье.
Маринга обернулась и выразительно глянула на смуглую служанку, приткнувшуюся сзади, среди сумок и сундучков. Служанка немедленно
Тем временем Аймара продолжала беседу с симпатичным молодым всадником:
— Нас перебили, господин мой. А я хочу знать, что сталось с теми мерзкими конокрадами, которые вздумали увести этого красавца.
Маринга едва сдержалась, чтобы не захлопнуть книгу. И не стукнуть ею любимую сестру. Маринге нет дела до вояки из захудалой крепостцы… но почему он прилип к другому окну?
А Литисай, не подозревая о готовой вспыхнуть ссоре, охотно продолжил рассказ о дуралеях, позарившихся на вороного Хумсара. Уж конокрадам бы надо знать разницу между крестьянской лошадкой и боевым жеребцом, свирепым зверем, признающим лишь одного хозяина и способным порвать наглого вора в лохмотья.
Аймара бестрепетно погладила черную шею красавца коня.
— Он чудо!
Литисай почувствовал себя таким счастливым, словно это похвалили его.
Как замечательно, что он придумал эту поездку!
И Румра согласилась с его доводами. Дело дарнигара — выяснить, насколько опасны здешние края. Поговорить с Кринашем, наведаться в деревню, потолковать с мужиками: часты ли нападения троллей и Подгорных Тварей на людей? Затем побывать в Замке Трех Ручьев, побеседовать о том же с его властителем, высокородным Унтоусом Платиновым Обручем из Клана Спрута… А ноги… что — ноги? Ноги уже не болят и в сапоги влезают. И с рук повязки сняты, спасибо лекарю с его мазями. На силуранцах все быстро заживает.
Румра не возражала. Даже сказала, что в крепости пока управится одна, пусть только дарнигар прикажет, чтоб паршивцы десятники ей не возражали… Все это прекрасно, но почему в ее глазах горели лукаво-понимающие огоньки? И почему она глянула на барышень, стоящих возле дверей шаутея и ожидающих, когда служанка и кучер уложат вещи в карету?
А что такого? Разве не надо проводить девушек до постоялого двора? Вокруг шастают тролли. И Подгорные Твари. И просто дикое зверье.
Кого еще он, Литисай, забыл?
Ах да. Разбойников.
— Значит, болото ящерам отдадут? — вздохнул пасечник Авипреш. — Жаль. Я там такую росянку брал, такой сабельник… Но, видать, ящерам оно и впрямь нужнее. Хорошо, что король не начал войну из-за Смрадной трясины.
Он разлил из горшка по кружкам горячий травяной отвар. Дождик обхватил кружку ладонями, впитывая тепло и предвкушая удовольствие — до чего чудесно пахнет, наверное, туда мед добавлен! — и лишь потом отпил. И верно, мед, вкусно-то как…
Хозяин усмехнулся при виде блаженно заулыбавшегося
— Здесь ромашка, кипрей, мать-и-мачеха… Пей, сынок, зазяб небось…
И поставил на стол миску с угощением: куски сотового меда и те самые лепешки с окороком, которые прислала ему в гостинец Дагерта.
Бабка Гульда не чинясь цапнула самую румяную лепешку и принялась ее уплетать, сопя и шумно прихлебывая травяной отвар.
А Дождик, который крепко набродился по свету и на пасеках бывал не раз, подумал, что все пасечники друг на друга похожи. Спокойствием, уверенностью, плавными и точными движениями, мягкой речью. И это понятно: пчелы не любят дерганых, суетливых и боязливых.
И все-таки пасечника Авипреша по рассказам Гульды Дождик представлял себе иначе. Отшельник, не посещающий деревню… должно быть, мрачный, замкнутый, недружелюбный человек…
— Как же мой господин здесь совсем один живет? — не удержался юноша.
— Ничего, управляюсь, хоть и большая пасека, — приветливо улыбнулся старик. На его длинном востроносом лице заиграли веселые морщинки.
— Не страшно тут одному-то?
— А чего бояться? — Авипреш лукаво подмигнул юному гостю.
Он не выглядел богатырем, способным справиться со всеми лесными опасностями, этот невысокий, худощавый, прихрамывающий на левую ногу старик с длинными снежно-белыми волосами. И все же он не храбрился. Он действительно ничего не боялся.
— Ну… волки… особенно зимой…
— А тебе еще не рассказали, что со мной лесовики дружат? — засмеялся Авипреш. Хороший смех был у старика.
— Я здесь недавно. Не успели еще рассказать… И работы на пасеке, наверное, много!
— Зимой-то отдыхаю, а вот летом… Если ищешь работу, паренек, то оставайся!
— Я тут вряд ли надолго, — учтиво ответил юноша.
Авипреш перестал улыбаться.
— Что, уже насказали тебе: мол, здешние места прокляты? И что людям здесь не жизнь?
— Прокляты? — вскинулся Дождик. — Кем? Когда? И речка тоже?
— Ты, сынок, здесь ненадолго, сам сказал. Ну и незачем тебе про нашу беду и боль любопытствовать.
— Я не… — Дождик запнулся: не рассказывать же чужому человеку свою историю! — Я просто хотел спросить про речку Безымянку…
И замолчал: такой гнев плеснулся в светлых глазах, только что добрых и веселых.
— Вот что, мальчик, ты у меня в гостях. Я тебя не обижу. Ешь, пей, у огня грейся. А выспрашивать меня, старого, тебе не о чем и незачем.
Бабка Гульда коротко хохотнула.
Когда за поворотом дороги, за покрытой мертвым мхом скалой обнаружилось поваленное дерево и кучер осадил лошадей окриком: «Тпру, акулий корм!» — Литисай этого не заметил. Не до того было: поскользнувшийся Хумсар грохнулся набок и забил копытами.
Литисай вовремя выдернул ноги из стремян и ухитрился упасть так, что его не придавила конская туша. А что при этом крепко ушиб бок и плечо, так вроде не сломал ничего — и за то спасибо Безымянным.