Сокрушенная империя
Шрифт:
– Именно. Было сложно, но… – отец указывает на моего адвоката, – мы уговорили их признать это мелким правонарушением.
Адвокат хлопает меня по спине.
– Тебя ждет домашний арест на полгода… максимум.
Как и любого другого богатенького белого ребенка со связями.
Отец усмехается.
– Ты переживешь. Время пролетит незаметно.
Господи Иисусе.
Неудивительно, что родители Хейли просто убиты горем. Мало того, что
В горле застревает ком, когда мы заходим в зал суда.
Это несправедливо.
– Всем встать перед достопочтенной судьей Дженнет.
Все тело напрягается, на меня накатывает тошнота, когда адвокат начинает свою речь.
Ей исполнилось двадцать один в мае. Я этого никогда не пойму, но она любила слушать Джастина Бибера на полной громкости и каждое утро выпивала на завтрак Ред Булл без сахара. Она обожала картошку фри, но редко ее ела, ведь от нее толстеет задница… что чушь на самом деле.
Воротник рубашки впивается в шею.
Она сказала, что любит меня во время ужина в Суши-Суши, когда мы праздновали полгода отношений.
А я ничего не ответил… поскольку не чувствовал того же. Но я хотел, чтобы она нашла кого-то, кто почувствует. Теперь этого не случится.
Ведь она мертва.
Пока я стою здесь, в суде… и две минуты отделяют меня от свободы.
Подняв голову, я вижу родителей Хейли. Они забились в дальний угол на противоположной стороне зала, держась друг за друга так, словно они единственное, что у них осталось.
Потому что так и есть.
Ее отец изо всех сил старается не заплакать, а мать тихо всхлипывает, прижав к губам салфетку.
Хейли никогда не закончит колледж и не станет ветеринаром, как мечтала.
Ее мама никогда не будет планировать свадьбу вместе с дочерью.
А папа никогда не поведет ее к алтарю.
Потому что я отобрал жизнь, которую они создали. И совсем скоро я пройду мимо родителей Хейли, чтобы продолжить проживать свою… А их дочь навсегда останется в земле.
Как, черт возьми, они смогут это принять?
Никак.
– Приговариваю вас к шести месяцам домашнего аре…
– Нет. – Мой голос отражается от стен, словно волна от разорвавшейся бомбы. – Я не хочу домашний арест.
Я прожил двадцать один год, создавая проблемы, которые либо кто-то решал за меня, либо я просто сбегал от них.
Но не в этот раз.
– Что ты делаешь? – бормочет отец, но я его игнорирую.
Судья
– Молодой человек, насколько я знаю, вы признали вину и пошли на сделку со следствием…
– К черту сделку.
Несколько человек ахают. Родители Хейли поднимают головы.
– Юноша, – сурово говорит судья. – Еще одно слово, и я обвиню вас в неуважении к суду.
– Сделай что-нибудь, – шипит отец на адвоката.
Этого недостаточно.
– Простите, Ваша честь, – влезает мой адвокат. – У моего клиента тяжелый период…
Да господи ты боже мой.
– Никакой у меня не тяжелый период, – перебиваю я. – Он у родителей Хейли. И Ковингтонов.
Из-за меня.
На лице судьи Дженнет явно читается непонимание.
– Молодой человек, я предлагаю вам…
– Причинение смерти по неосторожности в состоянии алкогольного опьянения… за это меня судят?
Судья кивает.
– Именно.
– Вы можете вместо этого судить меня за убийство?
Потому что я убил ее.
– Оукли, – выплевывает отец. – Замолчи. Сейчас же.
У судьи буквально отвисает челюсть.
– Значит ли это, что вы умышленно убили…
– Нет. Но…
– Простите, Ваша честь, мой клиент находится в состоянии стресса. – Адвокат прочищает горло. – Он не может разумно мыслить.
Судья поправляет очки.
– В таком случае вам стоит его успокоить, иначе я действительно обвиню его в неуважении к суду.
Быстро подумав, я вспоминаю все, что мне говорил адвокат о моей статье.
– Если меня нельзя судить за убийство… вы можете дать мне год?
Судья вздыхает.
– Молодой человек…
– Послушайте, вы же судья, правильно? Значит, вы можете отменить сделку и вынести мне другой приговор в соответствии со статьей. – Хоть я и не юрист, но я его сын, а значит, кое-что знаю. – Насколько мне известно, по этой статье, в соответствии с законами штата Калифорния, меня можно приговорить к одному году колонии. – Все внутри сжимается, когда я смотрю ей в глаза. – И я прошу вас это сделать.
Это немного, я все еще выхожу сухим из воды, но, боже… это хоть что-то.
– Оукли, – шипит отец, краснея от гнева. – Какого черта ты делаешь?
Судья стучит молотком.
– Тишина в суде.
Отец однажды сказал, что мужчина может заплакать только в трех случаях: когда любовь всей твоей жизни стоит рядом с тобой у алтаря, когда твой ребенок делает первый вдох и когда ты хоронишь своих родителей.
Но он не упомянул кое-что еще…
Когда ты отбираешь чужую жизнь.
И чувствуешь себя настолько чудовищно, что во всем мире не хватит наркотиков и алкоголя, чтобы заглушить эту боль.