Шрифт:
Annotation
Закакуев Антон Олегович
Закакуев Антон Олегович
Сокрытая
Сокрытая
1
Тень накрыла Город Проклятых. Непроницаемый заслон из свинцовых туч, порождаемый неисчислимыми заводами и фабриками, даже днем почти не пропускающий солнечный свет, в ночное время погружал
Этот город не знал лучших времен. Его жители знали только страх. Страх поднимался с ними рано утром, когда они спешили на работу с чисто рабскими каторжными условиями и оставался до позднего вечера, когда они возвращались разбитые и выжатые, только для того, что бы снова дрожать от страха. Он преследовал их в кошмарах по ночам и не разжимал своих ледяных когтей наяву, всегда был рядом. Страх за семью, за друзей, за себя. Иногда неосознанный, иногда оформленный в увиденное на улице, в соседнем доме, собственной квартире... Потому что грабители, убийцы и насильники не прятались в Городе Проклятых.
Они правили им.
Все началось с так называемого Высшего Разума. Никто никогда не видел этого человека, даже его пол для всех был загадкой. Известно было только имя - Аполлион. И он держал город в стальных рукавицах, обшитых колючей проволокой. Даже его фавориты, что были, словно полубоги среди простых смертных горожан, боялись его. Высший Разум был везде, он ведал все и обо всех... или почти, обо всех...
Лицезрев теперь это капище хаоса, одинокая фигура, завернутая в черный плащ с покрывавшим голову капюшоном легко двинулась бегом по крыше, сталкиваясь лишь с каплями дождя, стекавшими по скрывавшей лицо маске. С истинно кошачьей грацией фигура перемещалась с крыши на крышу. Хватаясь, иногда в самый последний момент, за пожарную лестницу или какой-нибудь балкон, она продолжала свой путь в кромешной тьме, неминуемо ведущий к смерти - смерти еще одной шестерки Высшего Разума.
Она появилась словно вспышка, неожиданно, из-ниоткуда и угрожающей тенью нависла над всеми, кто упивался чужими страданиями. За это ее и прозвали Тенью. За это, а еще за умение растворяться в тенях без следа, прятаться в них, использовать их как невидимый покров.
Впервые она заявила о себе, когда убила окружного судью Квакера под объективом камеры прямо в здании суда. В тот раз, она незаметно, и вероятно, бесшумно (так как усиленно налегавший после очередного успешного дела на спиртное в своем кабинете судья ее не услышал) отделилась от затененного угла, словно выросла из темноты и шагнула к нему. Последовал короткий разговор, в процессе которого к затылку судьи был приставлен серебристый автоматический кольт. Прямо перед тем, как спущенный курок оставил на стене напротив абстракцию в кровавых тонах, выражение лица Квакера навсегда запечатлело момент превращения судьи в подсудимого. И не успела источающая легкий дымок гильза коснуться пола, как убийца растворилась в тени.
Официально существование таинственной убийцы не подтверждалось. Высший Разум не обратил на мятежницу должного внимания. Но, стоило произойти второму убийству, как липкий промозглый страх начал растекаться среди подчиненных Аполлиона. Тот самый, что вызывали у простых людей они сами. Впрочем, скептиков тоже хватало. Свита Аполлиона состояла в основном из мужчин, которым, было трудно поверить в то, что какая-то женщина (а в том, что Тень женщина сомневаться не приходилось) способна хладнокровно расправляться с ними, одним за другим. И все же именно это и происходило.
Тот вечер она как обычно начала со своеобразного паломничества в палату номер сорок восемь областной больницы Города Проклятых. Она не приходила сюда каждый день, нет, но являлась довольно часто, подолгу сидя на подоконнике и ведя свой безмолвный дозор.
Именно так. Из-за поистине чудовищного количества фабрик работающих день и ночь небо над Городом Проклятых всегда затянуто тяжелыми темными тучами. Но сидя на подоконнике этой маленькой палаты, она всегда видела солнце, медленно заходящее за неомраченный небосвод, окрашенный им в невиданные этим городом яркие тона. Или, может, ей казалось, что видела. Возможно, по этой причине она неизменно являлась сюда. Возможно, по какой-то другой...
Неожиданно Тень прервала свой стремительный бег, резко затормозив на скользкой мокрой крыше, почти коснувшись края широкими каблуками изящных черных сапог. Она слышала крик. Само по себе событие не слишком из ряда вон, только не в этих сумрачных владениях порока и насилия. Большинство притворялось, что ничего не слышат - такова власть страха. Но страх не властен над тенью. Крик доносился с чердака старинного обшарпанного дома, в окне горел свет и, судя по звуку, кому-то ломали кости. Она смогла это услышать потому, что уже была там, на крыше пансиона, прямо под этим окном. Мешкать было некогда.
Потому, прямо из сидячего положения, уже в кувырке хватаясь за край крыши, она встретила закрытое окно крепкими подошвами обуви. Ворвавшись в помещение в вихре стеклянных крошек и деревянных обломков рамы, она изящно приземлилась прямо на стоящий у окна широкий стол, припадая на правую ногу, уже сжимая в руках серебристые пистолеты, дулом смотрящие прямо в лица удивленных полицейских. В углу скорчился парень, одетый весьма небогато, а ныне еще и заляпанный кровью, текущей из разбитого носа и бесчисленных ссадин. Над ним, Дамокловым мечом занеся явно не раз уже испытанный в деле молоток, застыл удивленный лейтенант. Всего наряд состоял из четверых здоровенных уродов - излюбленный типаж шавок Высшего Разума - идеальные инструменты запугивания и террора, обожающие свое отвратительное дело и исполняющие его с исступленным рвением. Тень моментально оценила расстановку сил, и все кончилось прежде, чем кто-либо успел выйти из ступора.
Первым схватил пулю лейтенант, картинно разбрызгав по стене небогатое содержимое своей черепной коробки. Не успел выпущенный мертвой рукой молоток достичь пола, как умерли двое его подчиненных, сраженных одновременно по обе стороны от вломившейся мятежницы. Последним отправился к праотцам оставшийся на страже полицейский, застреленный прямо через дверь, которую он уже начал было открывать.
В комнате повисла звенящая после громоподобных выстрелов тишина, потому они не сразу услышали, как ветер с дождем неистово рвутся в проломленное окно, однако каким-то образом оба отчетливо различали мягкий шелест крови, изливающейся из смертельных ран в причудливую мозаику. В сумрачной полу-тьме витал дым жженого пороха.
Теперь она обратила внимание на нескладного юношу, почему-то носящего плащ в месте, где он, вероятно жил. На полу перед ним лежал какой-то разломанный деревянный предмет, словно растерзанный зверь таращился он во тьму искалеченными ребрами - тонкими и длинными, не на много толще волоса. Парень явно обалдел от болевого шока. Сидя за столом, на котором ему всего минуту назад ломали пальцы, он тупо смотрел на то, что осталось от его руки, тяжело хватая ртом воздух будто рыба, выброшенная на берег приливом.