Соль под кожей. Том первый
Шрифт:
Она не может быть в курсе «моих планов», но я все равно фокусирую внимание на каждом слове, которое вылетит из ее рта.
— У тебя ничего не получится, уборщица.
— Понятия не имею, о чем ты. — Ни один мускул на моем лице не дергается, и Регину это только еще больше раздражает.
— Ой, да брось! Все же прекрасно знают, зачем ты охмурила этого теленка!
В эту минуту я почти жалею, что мы стоим достаточно далеко и из дома разносится музыка. Было бы интересно увидеть реакцию окружающих на ее откровения.
— Мы с Андреем любим друг друга. О каком теленке идет речь? Или
— Перед кем ты притворяешься, уборщица? — не в силах сказать ничего адекватного в ответ, Регина снова скатывается в банальные оскорбления. Типичная тактика людей, чей IQ болтается на уровне аквариумной рыбки. — Думаешь, если ухватила сынка, то теперь в шоколаде?
— Боишься остаться без содержания, когда овдовеешь? — интересуюсь я.
— Даже не мечтай, уборщица, — раздраженно шипит Регина, нарочно выпячивая вперед свое пока еще абсолютно невидимое пузо. — Скоро я рожу Юре сына, и вы не получите ни-че-го.
Она медленно, явно подражая героине какого-то фильма, разворачивает перед моим носом средний палец. В общем, типичное поведение для внезапно разбогатевшей хабалки. Как там говорят — можно вывезти человека из дерьма, но дерьмо из человека вывезти невозможно.
— Очень честолюбивые планы. — Я продолжаю намеренно бесить ее своим удавьим спокойствием. — Кажется, мать Андрея тоже думала, что навсегда в жизни Завольского. А потом он сменил ее на новую любовницу. И та тоже наверняка не планировала съезжать из дворца так быстро. Но потом появилась Лиля — и начался новый виток. Ты же знаешь, что случилось с бедняжкой Лилей?
Регина несколько раз моргает глазами, не в силах произнести ни звука. Хотя, должна признаться, участь Лилии (третьей почти_жены Завольского-старшего) действительно вызывает легкий шок. Я видела всего пару фотографий того, что осталось от ее лица, и точно не хотела бы увидеть их еще раз.
— Я устала от тебя, — слегка заикаясь, Регина спешно ретируется с поля боя в дом.
А я с наслаждением вдыхаю морозный ночной воздух и делаю еще одну пометку — навести справки о судьбе бедняжки Лилии, которую, после всего случившегося, Завольский просто вышвырнул из своей жизни, как слишком рано износившуюся вещь. Андрей неохотно упоминал подробности той истории, но его мать однажды распустила язык. Со свойственной всем бывшим обиженным женам злобой, она проболталась, что Завольский выбросил Лилю буквально на помойку, оставил без содержания и отказался оплатить ее пластические операции и реабилитацию, на которых настаивали хирурги. Чтобы хоть как-то поставить девушку на ноги, ее родителям пришлось продать единственное жилье, но ни о какой пластике, естественно, речь уже не шла. После этого следы Лилии затерялись. Если только она жива и в здравом уме, то захотела бы воспользоваться возможностью насолить Завольскому за то, как он с ней обошелся.
Нужно засучить рукава и поглубже засунуть руки в помойную яму этого семейства — там наверняка еще много «вкусного».
Я жду, пока Андрей с отцом, наконец попрощаются с гостями, и подойдут ко мне. Я тут же снова прилипаю к жениху, улыбаюсь на все тридцать два,
— Может, останетесь? — неожиданно радушно предлагает папаша Андрея. Крепко хлопает Андрея по плечу и того кренит в сторону, так что приходится стать той единственной опорой, которая уберегает его от неминуемого падения. — Вспомнишь молодость, сынок, как таскал одноклассниц в свою койку, а мать ругалась на ваш визг.
Я чувствую, как напрягается спина Андрея, на которой я держу руку.
— Ты правда так делал? — изображаю каплю ревности и, в свою очередь, тоже несильно шлепаю его по груди.
Андрей нервно отстраняется, бормочет, что уже давно никого не таскает в свою постель и предлагает меня подвезти.
— Нет, дорогой, — я изображаю легкое алкогольное опьянение, хотя весь вечер только мочила губы в бокале с шампанским, — сегодня я хочу побыть школьницей.
Мы с Завольским-старшим перемигиваемся и оба смотрим вслед Андрею, который уже на полпути к машине.
— Как продвигается работа? — из голоса папаши тут же пропадает вся игривость. О шкурных делах он любит говорить тоном большого начальника.
— Хочу кое-что доделать в выходные, сделаю последнюю сверку и в понедельник буду готова предоставить вам схему на одобрение.
— Тут такое дело… — Он поглаживает один из своих подбородков, — появилась пара нюансов.
А вот хрен там. О нюансах он сообщил бы мне по телефону. Речь, скорее всего, о дополнительных участниках — сегодня я пару раз замечала, как он уединялся с гостями, и выражение их лиц красноречиво говорило, что обсуждение было напряженным.
— Кто-то еще хочет нагреть государство? — слегка понизив голос, высказываю догадку вслух.
Завольскому категорически не нравится эта формулировка, как и многим из тех, кто предпочитает рисковать, лишь бы не отдать часть прибыли. Есть в этом что-то безобразно воняющее лицемерием.
— Нужно вписать в схему еще кое-кого, — нехотя говорит папаша Андрея.
— Да без проблем, — пожимаю плечами, потому что от количества слагаемых вся схема точно не изменится и не сломается. — Будут некоторые замедления с трафиком наличности, но мы же все взрослые люди и понимаем, что несколько дней задержки стоят того, чтобы накопить на БигМак.
— Не перегибай, девочка. — Он тычет мне в лицо толстым пальцем, как будто это должно сделать угрозу более весомой.
И хоть во мне ни один нерв не ёкает, я стираю с лица улыбку, прошу прощения и повторяю, что схема готова и завтра он сможет в этом убедиться. Завольский довольно крякает, говорит, что приедет в офис в понедельник к трем часам и рассчитывает, что к этому времени все будет готово. Машет Андрею, который уже уселся за руль и поторапливающе сигналит, а мне обещает, что кто-то из его парней пригонит мою машину к моему дому рано утром.