Соль под кожей. Том первый
Шрифт:
— Поверь, — он еще раз, для большей убедительности, как будто сканирует меня с ног до головы, и выражение его лица становится подчеркнуто брезгливым, — последнее, что я бы захотел делать с этим телом — так это его насиловать.
Я кое-как прикрываю себя руками, но хотя бы не краснею. За последние недели я наслушалась о себе много горькой правды, в особенности — о своих «жирных» формах. Заодно узнала, каким многогранным может быть человеческое лицемерие: пока я была дочерью «самого Александра Гарина», меня называли миленькой, славной, «кровь с молоком» и как угодно, как будто мой сорок
— Я… не могу… раздеться… совсем. — Голос до противного дрожит, но это от холода, а не для драматического эффекта.
Но мой странный новый знакомый, похоже, думает, иначе.
— Как хочешь.
Он дергает плечом — о чем бы ни был тот телефонный разговор, после него его хорошее настроение улетучилось. Мне остается только стоять полуголой и продрогшей на песке, пока он быстро возвращается к машине и садится на заднее сиденье.
— У тебя есть еще одна минута моего времени! — слышу его приглушенный голос из салона.
Моя красивая и беззаботная жизнь любимой папиной дочки, превратилась в кошмар из книг Стивена Кинга, но я по-прежнему за нее цепляюсь. Что может быть еще хуже уже случившегося? Последний раз я принимала душ… боже, неделю назад, когда меня на одну ночь приютила Марина — моя университетская приятельница, но уже утром ее мать демонстративно громко высказала ей, что они и так ютятся впятером в двушке, и зарплаты отца не хватит, чтобы прокормить еще один рот. Я была очень благодарна Марине даже за попытку помочь — кроме нее, все остальные от меня просто отвернулись, блокировали мой номер или говорили такие ужасные вещи, после которых я точно не стала бы обращаться за помощью даже если бы от этого зависела моя жизнь. Поэтому, чтобы не ставить подругу в неловкое положение, потихоньку выбралась в коридор и ушла по-английски, не прощаясь.
Последнюю неделю я ночую или на вокзале, или на скамейке около подъездов, где всю ночь горит фонарь, наивно веря, что крохотный островок света меня защитит.
Я забыла, когда ела горячую еду.
Я упала на такое дно, что, когда оглянулась на масштаб катастрофы — не придумала ничего лучше, чем прийти сюда.
Если судьба приготовила для меня еще одну порцию «хуже», то мне уже плевать.
Конкретно в эту минуту мне нужно просто тепло автомобильного салона. И рука помощи этого ненормального, раз уж он обещал меня накормить.
— Рад, что в тебе победило благоразумие, — совершенно спокойно, без намека на издевку, говорит мужчина, когда я, избавившись от остатков одежды, быстро забираюсь на заднее сиденье.
Он тут же вручает мне большой теплый плед, от которого вкусно пахнет лесом и самую капельку — натуральной шерстью. Я неуклюже заворачиваюсь в него как гусеница, до самого кончика носа, и следующих несколько минут, пока машина выезжает
Это безрассудно, но мне вообще все равно, куда мы в эту минуту едем.
Но первую остановку его водитель делает около неприметного маленького ресторана, который хорошо мне знаком — Сергей пару раз приводил меня сюда, пока однажды мы не натолкнулись на кого-то из его знакомых, и место, где мы могли тайком встречаться, не превратилось в табу. В последние месяцы до того, как все рухнуло, мы виделись только у меня дома, но тогда мне казалось это нормальным и правильным. Даже невзирая на недовольство матери. Она была единственной из нас троих, кому Сергей не понравился с самого начала.
— Приятного аппетита, — говорит мужчина, протягивая мне картонную коробку, которую его водитель только что забрал из ресторана.
Внутри порезанный стейк, овощи с гриля, несколько ломтиков еще теплого хлеба. Я чувствую крутящую боль в совершенно пустом желудке, когда аромат свежей еды просачивается в ноздри. Фраза «убить за еду» — это как раз про меня в эту секунду, потому что отдать ее обратно я уже не смогу чисто физически.
Орудуя пластиковыми приборами, быстро отправляю в рот ломтики овощей и мясо, аккуратно отламываю хрустящую корочку с хлеба. Но первые несколько порций прожевываю почти мгновенно, просто чтобы наполнить желудок.
— Хорошее воспитание, — слегка, одними губами улыбается мужчина, наблюдая за тем, как я разделываюсь с мясом. — И образование, я полагаю?
Прожевываю и называю университет, где последние два года изучала маркетинг и экономику. Которые всегда давались мне с трудом, но отец настаивал, потому что хотел приобщить меня к управлению семейным бизнесом. А Сергей любил пошутить, что, если мне не понравится рулить наследством, он готов взвалить на себя эту тяжелую ношу на правах законного мужа.
Я смотрю на свою руку с зажатой салфеткой и снова вспоминаю, с каким отвращением он сбросил ее со своего рукава. И аппетит куда-то улетучивается, хотя желудок продолжает протестующе рычать и требовать еды.
— Сколько языков ты знаешь? — продолжает допрос незнакомец. Мою предыдущую реплику не удосужился прокомментировать даже икотой. — Два? Три?
— Английский, французский, польский, итальянский. — Перевожу дух и буквально заставляю себя протолкнуть в горло следующий ломтик мяса. Оно приготовлено великолепно, по всем канонам, несмотря на то, что заведение явно не пользуется спросом и относится к «двухдолларовому ценнику». Но воспоминание о Сергее буквально все превращает в пыль. — Могу говорить на арабском, румынском, португальском.
Обычно, когда я озвучиваю свой солидный языковый запас, у людей случается очень бурная реакция, но мой собеседник лишь сдержано кивает и, немного помолчав, говорит:
— Значит, мы будем полезны друг другу.
— Может, хотя бы скажешь свое имя? — наконец, интересуюсь я.
— Дмитрий.
— Дмитрий… и все?
— Пока — да, — загадочно ухмыляется он.
— Обычно, у людей есть еще и фамилия, и отчество.
— Кстати, Валерия, самое время придумать твою.
Что такое он мелет? Видел же мои документы.