Соль. Альтераты
Шрифт:
Открытие застало врасплох. Отца можно бояться. Ненавидеть. Злиться на него и обижаться. Но вот это благоговейное уважение на грани влюблённости – шокировало.
Она так и сидела на собственном рюкзаке, когда компания поравнялась с ней. Кольнув дочь взглядом, Олег Иванович кивнул на дверь:
– Заходи, – и отворил кабинет. Ватага обожателей осталась в коридоре.
Девочки-студентки с удивлением проводили взглядами Анины дреды, уставились на обвешанный черепами и цепями рюкзак. Посторонились сочувственно, словно от прокажённой. Анна едва удержалась,
– С чего такая срочность? – она бросила рюкзак в угол продавленного дивана, сама плюхнулась в центре, наблюдая исподтишка за тем, как отец передвинул стопку папок со своего стола на тумбу для принтера. Подумав, вернул документы на прежнее место. Открыл и закрыл стеклянные створки старомодного книжного шкафа, забитого книгами.
«Нервничает?» – удивлённо мелькнуло в голове.
Отец сел за стол, провёл руками по лицу, будто стряхивая с щёк усталость, растёр виски. Анна ждала. В кабинете было солнечно, пахло пылью и книгами. А ещё дорогим табаком. Раньше девушка бы не обратила внимание на тонкий благородный аромат, но Орлов – продюсер, с которым они работали последние несколько месяцев, – баловался сигарами и волей-неволей, работая с ним почти ежедневно, она стала замечать этот запах. Откуда, интересно, он в кабинете отца? Он ведь не курит – принципиально, считая это мальчишеством и слабоволием.
Олег Иванович вытащил явно заготовленную заранее папку-уголок, протянул дочери через стол. Той пришлось привстать.
– Здесь бумаги. Подпиши прямо здесь и сейчас… А то потом забудешь или потеряешь. Копии делать нет времени.
Анна бегло просмотрела заголовки. Срочный трудовой договор на сезонные работы, обязательства, договор о полной индивидуальной ответственности, должностная инструкция, положение о порядке производства работ…
– Это что? – девушка перевела взгляд на отца.
Тот раздражённо развёл руками:
– Это документы. Уговор есть уговор. Я тебе помогаю, ты отрабатываешь долг поездкой в экспедицию, – он смотрел едко, будто уже заранее жалея о затее.
В груди стало тесно, Аня выдохнула, пальцы похолодели:
– Я помню и не отказываюсь, – она уставилась на ровные ряды букв в договоре. – Но не согласишься ли ты на мою отработку каким-то иным способом? Без выезда из Москвы?
В голосе было столько мольбы, сколько она не обрушивала на отца за все годы жизни вместе взятые. Отец саркастично хмыкнул, губы изогнулись в усмешке. Аня продолжила:
– Просто с пятнадцатого июня начнётся запись первого тура «Активации». Если меня не будет в Москве, то… – она подняла на него глаза, ещё одно слово – и расплачется: – Всё зря, понимаешь? Это как если фея Золушке подарила платье и карету, но ворота замка оказались заперты.
В висках пульсировала надежда. Но одного короткого взгляда на отца стало достаточно, чтобы понять – пощады не будет. Ему принципиально нужно именно сейчас, именно так. Анна закрыла глаза, предложила то, на что в других условиях никогда бы не решилась:
– Слушай. Пока ты будешь в экспедиции, я
– Ты готова унижаться, лишь бы не ехать? – в голосе отца слышалось презрение и разочарование.
– Мне просто важно быть в Москве пятнадцатого и шестнадцатого июня. И, если мы пройдём в следующий тур, то до двадцать второго или двадцать третьего: там плотный репетиционный график и по условиям конкурса – новый экспериментальный репертуар, – она готова была взвыть: – Мне надо быть здесь эту чёртову неделю!
Отец холодно наблюдал за ней:
– Значит, тебе придётся истратить на это свою зарплату. Самолёты и поезда ходят по расписанию. Доберёшься как-нибудь. Озаботься этим заранее, закажи билет.
Аня не верила своим ушам:
– Отпустишь? Точно?
– Мы же договорились.
Девушка, не глядя, поставила размашистую подпись на каждом экземпляре, вернула отцу папку. Руки дрожали.
Отец отделил из папки несколько листков формата А4, вернул дочери:
– Здесь список прививок и медицинских обследований. И вещи, которые следует взять с собой. С этим будь максимально внимательна – лишнее не бери, необходимое не забудь, – и выразительно посмотрел: – Учти, я проверю все, включая нательное белье. Поняла?
Она кивнула, зажав в руках мелко исписанные листки.
Анна шумно выдохнула от одного воспоминания об этом. Он правда проверил. Прямо на вокзале, за пять минут до отправки поезда. Выкинул из рюкзака часть вещей: лишнее, по его мнению, не практичное, не удобное. Переложил из собственной сумки идиотскую шляпу с широкими полями вместо модной пиратской банданы. Сунул широкие льняные брюки с большими накладными карманами и дополнительную тёплую рубашку с длинным рукавом. Анна не возмущалась, растерянно оглядывая выброшенные на деревянную лавку вещи.
– И куда мне это все? В помойку?
Отец пожал плечами:
– А твои аборигены пришли тебя провожать? – он небрежно кивнул на притихших парней – Ската и Слайдера из ее группы «Сирин». – Вот и отдай, пусть матери отвезут.
Хоть в чем-то отец и мать совпадали – команду «Сирин» оба неизменно называли аборигенами. И еще в том, что pacta sunt servanda – договоры должны соблюдаться.
Пятью месяцами ранее, Москва, квартира Анны Скворцовой
Пронзительное ожидание счастья. Огромного. Со вкусом беды и безнадёжности. Будто судьба твоя предрешена, но тебе дозволено впитать последние крохи благодати. Будто приговорён к четвертованию, но тлеешь еще надеждой на милосердие.
Густой аромат полыни и чабреца забивает легкие. Солнечный свет бьёт в лицо. Оранжево-жёлтый, как одуванчик, и ослепительно яркий. Из-за него слезятся глаза. Надо терпеть. Потому что – она знает это наверняка – сейчас появится Он. Всего одно короткое мгновение, и еще одна попытка увидеть Его, узнать Его.