Соль
Шрифт:
— Диабетическая кома, — отвечает Эллиот, не открывая глаза. Я удерживаю себя от вопроса о том, “как это так”, и “она же не болела” застревает в горле.
— Она же не болела, — будто читает мои мысли Эл. — Не болела, болела, не важно… Она за собой не следила совершенно. Отрицала, что болеет, как полная дура. И вот, кома. И никто не знает, как надолго, но она не в критическом состоянии, она выйдет… просто неизвестно когда. А ещё, — он вздыхает. — Она хотела от меня уйти… За минуту до того, как упала прямо на пол в моей гостиной.
— Ну что ты несёшь, она тебя
— Нет, — он лезет в задний карман джинсов и достаёт сложенную вчетверо записку. — Это она хотела оставить на столе и уйти. Не буду читать, но тут предельно ясный текст. Я тебя не люблю и не любила. Прости. Я поняла это только сейчас и хотела… уйти. Я так молода и не могу в себе разобраться. Ты лучший. И всё в этом духе. Если она не очнётся, я просто буду знать… это.
— А если очнётся? — спрашиваю я.
— Я спрошу, чего она боялась, когда это писала. Не может же это быть… правдой. Да?
Я больше ни слова не говорю. Это, пожалуй, похоже на Би. Она была едва ли старше меня. Может, даже младше. Свалилась как снег на голову в наш район со своей “зашибенской идеей сделать молодёжный клуб и первым делом пошла к местному бизнесмену Эллиоту Райту. А потом… завертелось. Малолетняя девчонка, которая всё решала как настоящий профессионал, впадала в детство и очень много смеялась. Даже больше чем я. Она была лучше меня, на сто процентов. Только… она ушла от Эллиота? Эллиота, который её любил больше жизни, как это ни наивно?..
— Но так не бывает с любовью! — растерянно прошептала я и спохватилась, что это было вслух. И слышал меня только мистер-шовинистер.
— Бывает, — ответил Ли и посмотрел на меня.
Грязно-бежевые (и точка!) глаза были не то чтобы печальными, просто молчаливыми. Ах, не понять мне всех этих… печальностей. Слишком я, пожалуй, дурочка беззаботная! На секунду стало нечем дышать, а музыка прекратилась. Я снова выгляжу нелепо, должно быть. И все попытки выбраться оттуда (из грязно-бежевых глаз) просто смехотворны, как борьба лягушки, тонущей в кувшине с молоком.
— Я пойду, песню, что ли спою… — говорю я, не отрывая взгляда от него. И снова мне не кажется его лицо отвратительным, и снова я перестаю ненавидеть его. Снова, в который раз, он заставил меня влюбиться. Как мало тебе надо, Соль Ли Томпсон. И как ты, спрашивается, до двадцати-то дожила, не выскочив за первого встречного замуж.
Он не спешит отвернуться, и я счастлива от этого, до того счастлива, что в животе пресловутые… бабочки. Даже в улыбке растекаюсь, и, склонив голову набок, вздыхаю. А он даже не смеется, чёрт побери.
— Иди… спой… — спокойно отвечает он, почти через полминуты.
— Ага…
Иду к сцене, и чем больше расстояние между нами с мистером-шовинистером, тем больше понимаю, какая я сумасшедшая дура. Нужно выкрутиться, устроить какую-нибудь хохму, чтобы все посмеялись над ним и надо мной, и всё встало на свои места.
Поднимаюсь на сцену, которая только что опустела.
— Ну что, я завершаю вечер? — спрашиваю я у людей, которые снова мне рады. — Я пою другую музыку, и сейчас будет аккорд от меня на добрый сон и отличную
На мой последний громкий выкрик “ЛИ” все начинают истерично ухахатываться, потому что меня под этой фамилией знают намного лучше, чем какого-то незнакомца, будь даже это его настоящая (в отличии от меня) фамилия.
— Умею я себе выбрать начальника, а? — усмехаюсь я. — И для новенького песня, чтобы не ушёл! Посмотрим что-то из классики, м? Максимально сопливое! Пусть уж думает, что все мы его очень любим, а то сбежит! Так что объявляю медляк!
Когда пианист, имя которого я не могу выучить, начинает играть, никто с первого аккорда даже не понимает, что за песня будет. Вообще это знаем только мы с безымянным властителем пианино (не шутка, это не синтезатор, Би любила так вот приколоться). Песня так известна и мила, что гитарист и бас-гитарист начинают… танцевать друг с другом медляк, благослови их Господь.
Lay a whisper on my pillow,
Прошепчи мне сон в подушку,
Leave the winter on the ground.
Застели все ковром зимы.
I wake up lonely,
Просыпаюсь в одиночестве,
A stare of silence.
Под пристальным взглядом тишины.
Наш кавер сильно замедлен и звучит скорее как у Марии Мены, чем у Роксет, пэтому только после четвёртой строчки все осознают, под что им предложено танцевать. А мистер Ли… смотрит на меня во все глаза. Впечатлён? Или рассержен? Мне хорошо даются эти тихие лирические завывания, почти так же хорошо, как юмористические стишки на камеру.
In the bedroom,
Она в моей спальне.
And all around. (all around)
И везде (она везде)
Touch me now
Прикоснись ко мне
I close my eyes and dream away.
Я закрываю глаза, и мечты уносят меня.
It must've been love
Должно быть, это была любовь,
But it's over now.
Но теперь все кончено.
It must've been good
Должно быть, это было хорошо,
But I lost it some how.
Но я упустила все.
I must've been love
Должно быть, это была любовь
But it's over now.
Но теперь все кончено.
From the moment we touched
С момента, как ты прикоснулся ко мне,
Till the time had run out.
До того, как время истекло.
Мне даже ко второму куплету трудно перейти, потому что он так и стоит среди нелепо переступающих с ноги на ногу, и (аха-ха какой юморист) осветитель решает добавить драмы и направляет на него пушку. Надо мной включают алое освещение (это должна была быть шутка!), и теперь мы будто остались наедине. И я понимаю, что ничего не могу поделать. Его глаза… цвета виски (чёрт с ними) смотрят не отрываясь, будто я стою у белого рояля в шёлковом платье в пол, а не в драных джинсах в окружении проводов и гитар на подставках.