Солдат и царица
Шрифт:
– Баба, чего не встаешь?
– Отвяжись от меня, я царица!
– Как так - ты опять царица?
– говорит сапожник - и сызнова царицу хлоп да хлоп! Недобрый был человек.
– Подымайся, тебе говорят! Картошку вари, самовар ставь, комнату убирай, портки мне заштопай. Ишь ты, притворщица!
Оробела царица - опять ее этот черт бить да хлопать будет. А больно ей ведь - ей больнее всех: до того она боли-то и не знала. Поднялась она, приоделась в платье сапожницы
Однако за что ни возьмется, ничего у нее не выходит, из рук все валится. Оно так и быть должно: царица-то серчать да царствовать привыкла, только всего.
Сапожник видит - дело у нее не идет, и опять хлоп да хлоп ее. Царица уж молчит и не говорит, что она царица, а сама работать старается.
Вот сготовила она кое-как обед, а его и есть нельзя: недоварено, пересолено, нечисто.
Съел сапожник одну ложку щей и говорит:
– Ты и правда, должно, царица: ничего делать не умеешь. Таких щей и псы не едят.
И снова за свое: хлоп ее - за плохие, значит, щи.
Царица совсем оробела. Сидит она перед сапожником и трясется от страха.
После обеда сапожник лег в кровать:
– Возьми гребень, жена, расчеши мне голову, а я дремать буду.
Стала царица голову сапожнику чесать; что ж делать-то, ослушаться нельзя.
А на другой день велел ей сапожник белье стирать.
Стирает белье царица; сроду она не стирала, все белые руки свои стерла, исстирала, а белье не выбелила.
Так и жила царица у сапожника, жила да мучилась; три дня жила.
А сапожница, как проснулась в царицыной постели, огляделась кругом, видит - приятно везде. На кровати перины, одеванья шелковые и ковровые, зеркала светятся, горница вся прибрана, и цветами пахнет.
"Аль я в раю?
– подумала сапожница.
– Век того не видела, что вижу".
Тут вошли в спальную горницу четыре горничные девушки. Вошли они, а подойти к царице боятся.
– Вам чего надо?
– спрашивает их сапожница.
Девушки ей отвечают:
– Здравствуй, матушка царица! А мы тебя одевать, обувать пришли.
Сапожница им:
– А я сама оденусь. Иль я калека?
А девушки стоят, не уходят.
Сапожница глядит на них:
– Чего ж вы стоите? Неужели дела у вас нету, бездельницы!
А девушки глядят на табуретку у кровати, а на табуретке палка лежит и плетка.
– А бить-то нас будешь когда, матушка?
– спросили девушки.
– Теперь иль после?
– Да за что ж вас бить? Вам больно будет!
– А за то, матушка царица, что вам серчать надо!
Тут и сапожница рассерчала:
– Дуры вы, что ли? Идите прочь да делом займитесь!
Девушки
На кухне повара и кухарки обращаются к сапожнице со страхом и почтением, сахару подают сколько хочешь - каждый думает, что она царица. И сапожница стала думать, что она царица.
"Чего это, - думает, - царица я, что ль? Знать, и правда царица. Ну что ж, и царицей теперь побуду, сапожницей-то успею. Пусть мужик мой по мне поскучает! Царицей-то оно и легче быть".
Вот живет она царицей и день и два. С утра до вечера позади царицы вельможа ходит, все ее приказы и желанья пишет и исполняет. Царица уж привыкла к тому вельможе: кто ни обратится к ней с просьбой или с чем, она только укажет:
– Скажи заднему, он исполнит, - и далее идет.
Идет она и семечки грызет, а семечки для нее вельможа в горсти держит и руку наотлет вытянул.
В тот час наш солдат у деревянной будки стоял. Видит он - идет, гуляет сапожница-царица. А солдата по-прежнему палками бьют, и нынче били с утра.
Глянул солдат на сапожницу-царицу, хотел суровое выраженье на лице сделать - и ухмыльнулся.
Сапожница-царица и обращается к нему:
– Ты чего ухмыляешься? Мне, что ль, обрадовался?
Солдат ей в ответ:
– Тебе, матушка!
– А чего радуешься? Я тебе добра не сделала. Чего ты хочешь?
– А того хочу, матушка, пусть меня палками не бьют. Второй год с утра спозаранку колотят, мясо с костей стерли.
– За что ж тебя?
– За ухмылку, матушка.
– Ну, скажи заднему, пусть тебя не бьют.
– Нет уж, матушка, - солдат сапожнице-царице говорит, - заднему я говорить не буду: ты передняя, ты сама упомни и прикажи.
Царица остановилась около солдата:
– Ишь ты, какой въедливый! Ладно уж, я сама прикажу и бумагу напишу - не будут тебя бить.
– И других прочих, матушка, пусть не бьют!
– Аль многих тут бьют?
– Да почитай что почти всех, матушка, колотят. Истерлись люди при дворце, а из терпенья не выходят.
– Дураки они, что ль?
– спрашивает сапожница-царица.
– Не могу знать, матушка!
В тот же день сапожница-царица дала повеление, чтоб никого в ее царстве не били и не смели даже касаться палкой человека.
А солдатам велела дать по двадцать пять рублей каждому, а сверх того по три дня гулянья и по полведра пива.
На третий день своего царствования сапожница соскучилась по сапожнику.
"Пойду, - думает, - погляжу издали, как он там. Небось горюет по мне".