Солдат поневоле

Кисличкин Михаил

Костер сменил яркое пламя на легкий красный отсвет от нагоревших углей и они, наговорившись вволю, стали устраиваться спать. Всяких глупостей с часовыми и ночным бодрствованием Илья решил не устраивать. Нет смысла, не авантюрный роман, где за каждым кустом враги. Просто свернулись калачиком по разные стороны мерно горевшего костра, нагребая под себя и сверху побольше лапника и постарались уснуть. Илья провалился в сон почти мгновенно.

Но ненадолго. Илья проснулся от того, что было холодно. Причем очень холодно, может около нуля градусов. Посмотрел на часы – без десяти два. До рассвета еще долго. Ноги заледенели совершенно невыносимо, костер почти не горел. Он встал, сделал несколько приседаний и кинул сухого лапника в слабо тлеющие угли. Когда пламя взметнулось невысоко над костром, он глянул в сторону своей спутницы и увидел, что она не спит, а лежит на еловых ветках в позе эмбриона, слегка постукивая зубами и зябко кутаясь в военную

куртку Ильи.

– Иди ко мне, – просто сказал Илья.

Она встала, и не говоря ни слова, подошла и легла рядом, обняв за шею и прижавшись всем телом. Ее губы были сладкими, пахнущие костром волосы мягкими, а бедра, когда синие джинсы и камуфляжные штаны Ильи были их общими усилиями отброшены в сторону – теплыми…Это было хорошо. Это было лучше чем с Иркой. Это было лучше, чем могло быть с кем-нибудь когда-нибудь еще. Это было настоящее. Холода не стало, как по волшебству, и Илье хотелось бы чтобы эта ночь продолжалось вечно…

А потом они лежали вместе, обнявшись, и смотрели на звезды. Небо было черным-черным, усыпанным россыпью лучистых точек.

– Красиво, – прошептала тихонько Аня.

– Угу, – говорить Илье не хотелось, ему казалось, что даже негромкий голос может разрушить волшебство момента.

– Знаешь, я может глупость говорю, но мне всегда хотелось, чтобы там, наверху, у этих звезд тоже кто-то жил. Честно-Честно. Представляешь, лежим тут мы и смотрим вверх на них, а они где-то там, и тоже смотрят вверх на нас. И мы как бы все вместе, хотя и не видим друг друга, и не знаем, а вроде бы взглядами соприкоснулись. И нет одиночества…

– У нас его и так нет, – Илья сильнее обнял Аню и нашел губами ее губы.

– Нет, правда, – она легонько отстранилась от Ильи и посмотрела ему прямо в глаза, – вот что ты сейчас думаешь?

– По поводу звездных жителей? Ань, я, наверное, не романтичный человек. Я этих инопланетян никогда не увижу, и дел у меня с ними никаких не будет. Я про другое думаю. Я тебя, кажется, люблю очень, вот ведь какая штука, Аня…

– Не говори про любовь. Не надо. Не надо сейчас говорить об этом, может быть потом, если оно, это потом, будет… Сейчас просто люби.– Аня снова крепко сжала его в объятиях, и им стало не до слов…

Рассветало долго. Сначала чернильная тьма начала потихоньку сереть на востоке, потом в небе отчетливо проявился синий оттенок, а обступивший костер темный мир стал быстро расширяться в видимых границах и обретать черты. Пора было идти.

Завтракать было нечем, но вот чайный брикет и плитка шоколада от съеденного вчера пайка у Ильи оставались. Так что чай с утра им попить удалось. Илья решил сначала дойти до «Толстовки» и довести Аню до дома, а уже потом связываться с командованием и, если не получиться, идти на вчерашний пункт сбора. Пара – тройка часов опоздания, по его мнению роли уже не играли. Однако начальство нашло Илью быстрее. Не успели они отойти от места ночлега и трех километров, как рация у Ильи заработала, и капитан Липатов, едва услышав голос Ильи высказал ему все, что о нем думает. Потом, правда, выслушав сбивчивые оправдания (Аня с любопытством прислушивалась к этому диалогу), Липатов немного смягчился, и, узнав точное местоположение курсанта, приказал ему двигаться к той самой деревне «Толстовка», где пообещал «горячую встречу».

Расстались на опушке, метрах в ста от околицы деревни. Илье не хотелось, чтобы кто-либо видел их вместе с Аней в деревне, а потом задавал всякие дурацкие вопросы, тем более если это будут «отцы– командиры». Твердо пообещав увидеться в следующие выходные (когда у первого взвода по графику была увольнительная), Илья попрощался с Аней и, дав изрядный крюк вокруг деревни, вышел к ней с другой стороны. Там его уже ждала машина.

Глава 8 Военно-бытовая.

Вопреки ожиданиям, после инцидента никаких особых вопросов у начальства к Илье не возникло. Про встречу с Аней Илья полностью умолчал (вопросов службы это не касалось, а о личном трепаться тем более не стоило), а в остальном рассказал полную правду. Раскрылось два парашюта, снесло ветром, поскольку не было возможности выйти из леса до темноты и связаться с начальством – принял решение заночевать. Дальнейшее известно. Тем более, что другие курсанты его взвода, прыгавшие вместе с Ильей, видели его в небе под двумя куполами. Начальство, в лице куратора взвода Липатова, майора Ванина, руководившего парашютной подготовкой, и тихого, незаметного ФСБшника из первого отдела, до сего времени бравшего у курсантов подписи под приказами и читавшего нудные инструктажи по секретности, послушало, взяло письменную объяснительную, да и успокоилось. Парашюты, крепко запутавшиеся в кронах деревьев во время приземления, привезли в тот же день что и Илью, только ближе к вечеру.

Откровенно говоря, Илья должен был рассказать о встрече с Аней. Был приказ, требовавший сообщать о контактах с местным населением во время выполнения заданий

за пределами части. Илья даже под ним подписывался. Вот только делать военную карьеру Илья не собирался и на состояние своего личного дела, как и на мнение высокого начальства о своей персоне, ему было откровенно наплевать. Не узнают – хорошо. Узнают – тоже ничего страшного, пусть придумывают «ужасное» наказание или выговор объявляют. Да пусть хоть трибунал собирают, наплевать. Он, Илья, о своих личных делах рассказывать не будет, и точка. Чем дальше, тем сильнее, особенно после встречи с Аней, Илья чувствовал злость на тех, кто, не спрашивая его мнения, единым решением перечеркнул его старую жизнь. Хотя, никого из тех, с кем он встречался ежедневно, Илья винить не мог. Кто виноват? Офицеры – преподаватели, инструкторы? Нет, конечно, они только выполняли приказ. Командующий частью полковник Васнецов? Тоже, вероятнее всего нет. Те, кто задумали проект, были рангом повыше, кто-то из той самой властной элиты, для которых судьбы людей были лишь немногим ценнее использованных презервативов. Ну что же, раз так, то ладно. Ваша сила. Илья не жалел о принятом решении, он был вполне уверен, что в случае отказа его бы действительно закатали «куда Макар телят не гонял» и все было бы еще печальнее. Но злость, злость на то, что его жизнь по мановению властной руки резко перечеркнули, – она осталась. Деньги, обещаемые льготы, интересная учеба и жизнь – это все ничего не стоит без свободы. А свободу у него, не виновного ни в каких преступлениях, забрали, грубо и цинично, предложив взамен выбрать из двух видов рабства – откровенным рабством работы по суду комитета полезности, или более интересным и странным его аналогом – в неком армейском проекте. Ну что же, он выбрал. Но, если кто-то думает что деньгами и псевдо возможностью выбора он добился от Ильи лояльности, то он крепко ошибается. Стараться учиться как можно лучше, приспосабливаться к обстоятельствам, раз уж они возникли, вести себя достойно Илья будет. Это, прежде всего, в его собственных интересах. Быть верным присяге (которая должна была состояться в ближайшее время) – да. Выслуживаться перед начальством – никогда. Они отдельно, а он отдельно.

Обе своих октябрьских увольнительных Илья провел с Аней. Вторая увольнительная, в конце октября, сразу после принятия присяги, была особенно длинной – все четыре взвода одновременно отпустили на целых четыре дня в честь праздника. Раньше Илья твердо намеревался в это время съездить к родителям, но передумал по двум причинам: во первых не смог лишить себя редкой возможности побыть с Аней, а во вторых, откровенно говоря не знал, что сказать дома. После его записи, переданной в приемной военкомата, родители «встали на уши» и собрались даже ехать в Москву, лично разбираться в произошедшем. Правда, потом, последующими звонками с единственного междугороднего телефона, к которому у курсантов был ограниченный доступ (личные мобильные телефоны курсантов не ловили сигнал на территории 124 спецчасти ВВС) ему удалось несколько разрядить ситуацию. В одну из августовских увольнительных Илья даже увиделся с отцом, который специально прилетел в Архангельск. Но откровенного разговора не получилось. Илья не хотел нагружать родителей своими проблемами и сказал, что в армию пошел добровольно. Что та запись, что он передал в военкомате, была не совсем верной, он тогда не разобрался в ситуации. Однако, получилось все равно не хорошо. Отец, похоже, не поверил ему до конца и заподозрил, что Илья вляпался в какие-то проблемы или чего-то натворил. Предлагал помочь. Илья от помощи отказался, даже в свою очередь передал родителям хорошую сумму денег (деньги исправно поступали на карточку каждые две недели, а родители не шиковали). Илья долго объяснял отцу, что вообще-то он хотел пойти служить (чуть ли не с детства мечтал), что за такие деньги можно и подождать четыре контрактных года, тем более что и часть хорошая, и военная подготовка настоящему мужику никогда не помешает, и что универ от него никуда не уйдет. Но, отец не поверил, слишком они были близки с Ильей, чтобы его можно было обмануть словами. И еще отец видел, что Илья неискренен, и никак не мог понять почему так, почему он игнорирует все попытки говорить прямо. Расстались сухо, неприятно. И это тоже было одной из причин, по которой Илью не очень-то тянуло домой.

Тем более была Аня. Так Илья еще не влюблялся. Ему было хорошо с ней просто так, лишь бы находиться рядом, без разницы чем заниматься. Гуляли ли они по набережной вдоль Двины, ели ли мороженное в небольшом уютном баре, на углу проспекта Ломоносова и Северодвинской улицы, сидели ли в кино – Илья тихо млел, просто от того что находился с ней рядом, что она разговаривает с ним, что они вместе… Некой частью своего мозга, оставшейся, вопреки всему, рациональной в его голове, он понимал, как крепко влип, влюбившись настолько сильно, но контроль над ним эта часть давно потеряла, и восстановить его было не легче, чем удержать на месте сорвавшийся с тормозов и несущийся по рельсам под горку товарный состав с углем, вагонов так в пятьдесят.