Солдат революции. Фридрих Энгельс: Хроника жизни
Шрифт:
А рядом уже взрослая девушка, его сестра Мария.
Да, конечно, Фридрих знает, что она готовится выйти замуж. И с женихом знаком, Эмилем Бланком, молодым лондонским купцом. О том, что Эмиль, родственник барменских Бланков, мечтает забросить коммерцию, потому что сочувствует идеям социализма, надо, конечно, молчать.
А там младшие сёстры. Девочки тоже подросли.
— Готовятся к конфирмации! — гордо объявил отец.
И младшие братья.
— Ну-ка, бегом, несите свои тетради, похвастайтесь старшему брату оценками!
Но
— Боже мой, дайте ему хоть присесть с дороги, умыться! Твоя комната, Фридрих, всегда твоя. Она ждёт тебя.
А его комната наверху! Такая стала маленькая, неужели это она, родная его крепость, где удавалось прятать от отца увлекательнейшие книги и где по два часа отстаивал он на коленях перед распятием над дверью, если отец их обнаруживал?
Отец поднялся к нему по лестнице.
— Итак, мой сын, когда радостные минуты встречи прошли, я хотел бы знать, осознал ли ты наконец глубину своих юношеских заблуждений? Каковы твои планы?
Что лучше, прикинуться: «Осознал, виноват, исправлюсь» — или, наоборот: «Хочу и буду, потому что ваши убеждения мне отвратительны»? Или… лучше отгородиться?
— Я хотел бы месяца два заниматься науками. А потом, если ты позволишь, хотя бы год поучиться в университете.
Отец недовольно кивнул. Будь его воля, сразу, завтра с утра, — за стол в контору, и весь день подсчитывай тюки хлопка, ниток, пряжи. А вечером, подведя итог, довольно посмеивайся при виде вырученной суммы.
Но всё-таки отец справился с собой.
— Хорошо, несколько месяцев я готов оплачивать твои научные занятия. — И тут же добавил: — Разумеется, насколько позволяют наши средства.
Стало легче. Они, как два опытных борда, решили сначала примериться друг к другу и лишь потом начать главный бой.
Вот и в воскресенье предстоит семейный поход в церковь. Как отец поступит на этот раз, если его старший сын, сын самого церковного старосты, останется дома?
Тут уж Фридрих не уступит! Зато отец поведёт себя осторожнее.
Вечером Фридрих решил прогуляться по городу.
— Я бы не советовал тебе ходить одному, — сказал неожиданно отец.
— Почему? — удивился Фридрих.
— Ограбят.
— Но у меня ничего нет.
— Увы, наш город сильно переменился. — Отец как-то грустно усмехнулся. — Теперь мы хозяева лишь днём, вечером же лучше крепче запирать двери и сидеть тихо. Меня-то, конечно, все знают. И я хожу смело. А незнакомого эти господа сначала прирежут, а потом станут разбираться, пусты ли у него карманы.
— Фридрих, послушай отца, лучше останься дома. Эти рабочие, говорят, совсем распустились, — стала уговаривать мама. — А отец ещё внёс деньги на их просветительное общество.
— Не я один, дорогая, деньги внесли многие.
— Что же, рабочие избрали такую форму протеста?
— Это не протест, это обыкновенный грабёж. А бургомистр занимается неизвестно чем, вместо того чтобы
Город действительно изменился.
Фридрих шёл вдоль реки Вуппер мимо нижнебарменской церкви к старинному мосту, ведущему в Эльберфельд, и на месте широких лужаек видел корпуса фабрик Там, где были рощицы, строили дома, а вода в Вуппере стала ещё более густой, красной от многочисленных стоков, которые неслись из красилен.
В прежние годы вуппертальское общество почти не читало газет. Пожалуй, первые журналы, которые увлечённо изучали здесь, были те самые номера «Телеграфа» со статьями Фридриха о Вуппертале. Теперь каждый служащий конторы в обед нёс с собою газету. О политике говорили прямо на улице, а когда Фридрих встретил бывшего соученика, а теперь молодого коммерсанта, тот рассмешил его вопросом:
— Фридрих, ты ведь из Англии? Ну что, там уже поняли, как надо управляться с рабочими? Всё-таки передовая страна. Честно говоря, на правительство я уже не надеюсь, дерьмовое у нас правительство.
— Конечно, поняли, — ответил подчёркнуто серьёзно Энгельс. — Надо устанавливать республику и гнать короля.
В прошлые времена соученик испуганно отшатнулся бы или сделал вид, что не слышит крамольных фраз, сейчас, к изумлению Фридриха, он задумчиво сказал:
— Пожалуй, ты прав. Я тоже так часто думаю.
В доме о чём-то тихо совещалась со старой служанкой мама. Скорей всего о том же, о будущей конфирмации сестёр.
Энгельс на мгновение отложил перо…
« К рабочему классу Великобритании.
Рабочие!
Вам я посвящаю труд, в котором я попытался нарисовать перед своими немецкими соотечественниками верную картину вашего положения, ваших страданий и борьбы, ваших чаяний и стремлений…»
Рукопись, лежавшая перед ним, была велика. Через несколько месяцев она станет солидной книгой.
Он написал её здесь, в родительском доме, в своей крошечной комнате наверху, писал осень и зиму, обложившись газетными вырезками, справочниками. Но главными стали записи, которые он сделал там, в Англии, записи о разговорах с рабочими, об «экскурсиях» с Мери в их лачуги. Они запечатлелись, словно на дагерротипе, и заставляли волноваться, едва Фридрих прикасался к ним в своей памяти.
«…Я хотел видеть вас в ваших жилищах, наблюдать вашу повседневную жизнь, беседовать с вами о вашем положении и ваших нуждах, быть свидетелем вашей борьбы против социальной и политической власти ваших угнетателей. Так я и сделал. Я оставил общество и званые обеды, портвейн и шампанское буржуазии и посвятил свои часы досуга исключительно общению с настоящими рабочими; я рад и горжусь этим».