Солдат столетия
Шрифт:
— Потому что все партизанское движение я охватить не мог в виду того, что у нас его не было, к сожалению, централизованного.
— Но Вы ведь в своей жизни все делали для того, чтобы оно было?
— Я все делал, рисковал, но не смог. И в результате остался, как говорится, с сумой. Потому что во главе партизанского движения был поставлен человек умный, рассудительный, толковый, но, который власть любил больше, чем себя.
— И больше, чем Россию?
— Видимо, больше. И считал, что можно рисковать людьми, ради достижения своих целей.
— Вы имеете в виду Сталина??
— Сталина. Это установлено
— Вы хотите сказать, что мы сейчас пожинаем плоды сталинского посева?
— Совершенно точно. Абсолютно. Очень удачное выражение, я до него не додумался. Совершенно правильно.
— А если выразиться на Вашем профессиональном языке, на языке минера, как можно оценить нынешнюю ситуацию?
— Мы преданы. И народ не осознал этого предательства.
— Вот Вы говорили о мине замедленного действия?
— Мину замедленного действия мы не можем обезвредить. Их много наставлено.
— Илья Григорьевич, так что мы имеем сейчас?
— Мы пожинаем посев мин замедленного действия, установленных Сталиным.
— Почему?
— Потому что не можем до сего времени их обезвредить. Он сумел оторвать исполнителей от руководителей, и поэтому мы привыкли голосовать, а не выбирать, привыкли верить и ждать, когда лягут на рельсы, вместо того, чтобы разобраться с тем, кто дает такие обещания.
— Тем не менее, они на рельсы не ложатся, хоть и обещают.
— На рельсы не ложатся. А вера в эти обещания — самое наше обнищание.
ЧАСТЬ 3. РАЗМЫШЛЕНИЯ
99 лет сквозь все преграды
Давая, дышится глубоко
не только совести, душе
И ум летит во мне высоко
На нужной богу высоте.
ВСТУПЛЕНИЕ
Когда вышли в 1997–1999 годах мои книги воспоминаний и особенно после моего 98-летия ко мне поступило много вопросов. Первым был вопрос "почему я, будучи награжденным, орденами Ленина, 5 орденами Красного знамени, 3 другими орденами СССР, а также орденом Чехословакии им. Егорова, прослужив в армии свыше 3-х лет на генеральских должностях и совершив ряд блестящих операций, остался в звании полковника.
Второй вопрос: чем объясните то, что Вам удалось дожить до 99 лет, сохранив при этом память и работоспособность, которым могут позавидовать даже молодые?
Третий вопрос: какие мои самые впечатляющие положительные и отрицательные случаи жизни?
И вот в этой записи я постараюсь ответить на эти вопросы.
Мое счастье, что я остался полковником. Меня спасла Испания.
Возвратясь в ноябре 1937года из Испании в Ленинград и зайдя в военную комендатуру станции Ленинград-Московский, место моей последней службы, я был ошеломлен. Весь состав комендатуры был репрессирован, за исключением писаря, за их связь с врагами народа, за то, что военный комендант станции Борис Иванович Филиппов получил орден Красной Звезды по представлению начальника военных сообщений Красной Армии генерала Апоги, который был, якобы, в группе врагов народа. Я был заместителем
При возвращении в Москву меня принял начальник главного разведывательного управления красной Армии генерал С.Г. Гендин. Он поздравил меня с возвращением и получением ордена Ленина и Красной Звезды, которые мне вручил М.И. Калинин, и представил меня наркому обороны СССР маршалу Ворошилову. Климент Ефремович выразил свое восхищение моими делами: взрывом поезда со штабом итальянской авиационной дивизии, подрывом поезда в туннеле, другими делами и дал указание Гендину о представлении меня к дальнейшим наградам. Гендин представил меня к званию Героя Советского Союза, но сам был вскоре арестован, в результате я остался в гостинице «Балчук», и продолжал спать в теплом белье, Днем ходил в ГРУ и писал отчет, о том, как диверсионная группа Доминго Унгрия превратилась в 14-й партизанский корпус. Потом меня перестали пускать в ГРУ.
В Москве я нашел сослуживца Петра Николаевича Монахова, с которым я прослужил 8 лет в Коростенском железнодорожном полку. Он, узнав, что я работал за границей, оказал:
— Илюша, ты работал за границей, а у меня дети. Больше я к нему не заходил.
В начале февраля 1938 года меня пригласили на Лубянку и предложили написать все о своей работе с Якиром и Берзиным. Ошеломленный, я вышел из дома на Лубянке. Долго не мог опомниться. Что делать? Решил попытаться попасть на прием к Ворошилову, ибо только он мог спасти меня. И я не ошибся. Мне повезло, что я вместе с сыном А.Д. Цюрупы возвращался на пароходе из Испании, а тот дружил с сыном Ворошилова. Он дал мне прямой телефон Клемента Ефремовича. Я ему позвонил, рассказал о том, что у меня спрашивали на Лубянке и просил его меня принять. Встреча состоялась и я услышал такой разговор с Ежовым:
— Здравствуйте, Николай Иванович. У меня сидит недавно прибывший из Испании некий Старинов. Его допрашивали о выполнении заданий Якира и Берзина по подготовке банд и закладке для них оружия.
Пауза. В трубке слышится неестественно тонкий говорок.
Снова говорит Ворошилов:
— Конечно. Он выполнял задания врагов народа, но он был маленьким человеком, мог и не знать сути дела.
Опять пауза. И опять говорит маршал:
— Но он отличился в Испании в значительной мере искупил свою вину. Оставьте его в покое, сами примем соответствующие меры. (Весь этот разговор записан в моих воспоминаниях по согласованию с Ворошиловым К. в 196З году на его даче).
После этого последовал приказ о присвоении мне звания полковника и назначении начальником Центрального научно-испытательного железнодорожного полигона около станции Гороховец Горьковской области. По штату на этой должности полагалось быть генералу.
Перед отъездом к новому месту службы мне предстояло побывать на лечении в Кисловодске и я решил занести свои вещи к старинному знакомому Евсевию Карповичу Афонько, с которым еще в 1926–1930 годы готовил к заграждению приграничные участки Украины. Сейчас он работал на Метрострое и не испугался, что я вернулся из-за рубежа. Я оставил у него радиоприемник, пишущую машинку и другие вещи, которые я приобрел в Париже.