Солдат трех армий
Шрифт:
Одновременно под влиянием небывалой демагогии — ведь нацисты искусно использовали создавшееся положение — росло число приверженцев нацистской партии, которая, собрав на выборах в рейхстаг в июле 1932 года почти четырнадцать миллионов голосов, стала сильнейшей партией.
Мы приняли это к сведению и оставались «вне политики», что не мешало, например, тому, что при занятиях спортом, когда после вращения руками давалась команда «отставить», мы не опускали правую руку и продолжали держать ее поднятой вверх.
— Это что-нибудь означает? — спрашивал, многозначительно усмехаясь, наш
— Нет, господин фельдфебель, ничего.
Однажды он отвел в сторону меня и другого солдата для разговора. В тот же вечер один из унтер-офицеров перекинул на веревке через стену казарменного двора пулемет, мы его подхватили, погрузили на телегу и отвезли в пивную «Лютценхоф».
Там собралась в подвале группа мелких буржуа. Безмятежно потягивая пиво и покуривая, они изучали взаимодействие составных частей пулемета. Менее приятным был наш обратный путь — к складу оружия. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы не посвященные в тайну нас увидели. Поэтому и на обратном пути мы должны были обойти караульное помещение.
В рейхсвере все еще сохраняло силу запрещение открыто сотрудничать с национал-социалистской партией. Многие, в первую очередь старшие офицеры, все еще отмежевывались от Гитлера, который был для них неприемлем с сословной точки зрения; они держались также в стороне от «движения», считая его недостаточно серьезным. Но так как они одобряли требования нацистов о создании сильной армии, то легко перестроились через несколько месяцев.
И все же до поры до времени нам нужно было действовать осторожно.
Постепенно транспортировка пулемета стала привычным делом, а господа в пивной делали успехи в обращении с пулеметами. Один из них напоминал известного мне штурмфюрера СА, а другой был весьма похож на эсэсовца, жившего вблизи от казармы. Правда, я мог заблуждаться. Кроме того, я и не хотел знать, кто они такие.
В ноябре снова состоялись выборы. Незадолго до этого на первом туре президентских выборов кандидат Коммунистической партии Эрнст Тельман собрал пять миллионов голосов, а теперь Коммунистическая партия собрала шесть миллионов, между тем как национал-социалистская партия потеряла два миллиона голосов. Не могу сказать, что этот итог побудил меня задуматься над происходящим; я воспринял результат выборов как неожиданный исход некоего спортивного состязания.
Рождество я провел в Берлине. Знакомые, с которыми я встречался, да и мои родители, братья и сестра были в подавленном настроении, и праздничные свечи тускло светили. Но Рут излучала такое необыкновенное веселье, что постепенно развеселила нас всех, и это был все-таки прекрасный праздник и прекрасный отпуск.
В новогодний вечер мы пили за то, чтобы наступающий 1933 год был веселым и благополучным. 30 января в солдатской столовой по радио внезапно прозвучали марши. А затем песня:
Знамена вверх, ряды сомкнуть,СА шагает твердым шагом…Это была передача факельного шествия в Берлине, оно двигалось от Бранденбургских ворот по Вильгельмштрассе
Я тогда уже забыл предостережение: «Кто выбирает Гинденбурга, выбирает Гитлера»; к тому же я и без того был сторонником Гитлера. После передачи по радио я с несколькими товарищами пошел в город; там творилось нечто невообразимое. Как только мы появлялись в пивной, там кто-нибудь непременно выражал желание с нами чокнуться. Штурмовики, эсэсовцы, члены союза «Стальной шлем» и союза «Кифхойзербунд», почтовые чиновники, мелкие домовладельцы, коммерсанты, женщины и мужчины, незнакомые и знакомые — все они кричали и пили, перебивая друг друга и чокаясь. Нам скоро стало тошно, и мы вернулись в казарму.
В солдатской столовой пьянствовали унтер-офицеры, Мы туда зашли. Спустя два часа я уже выпил на брудершафт с шестью унтер-офицерами и двумя фельдфебелями. В казарме и клубе горланили песни:
Одержим победу над Францией,Отважно умрем, нак герои!Да-да-да-да-да,Мы в должный час на посту!Мы считали вполне уместным горланить после происшедших событий песни о войне, но, конечно же, не потому, что мы вспомнили лозунг: «Кто выбирает Гитлера, выбирает войну!» Офицеров не было видно. Они кутили в своем клубе. В этот день дежурным офицером был фельдфебель, а он свалился пьяный в гардеробе.
Около пяти утра последние штурмовики вернулись из города. У ворот казармы стоял часовой с винтовкой на плече. Штурмовик в коричневой рубашке, шатаясь, остановился перед часовым:
— Хайль Гитлер, камрад!
Часовой боязливо оглянулся: он еще не знал, разрешено ли отвечать. Но сзади, из караульного помещения, вышел горнист, чтобы протрубить побудку.
Часовой тихо:
— Хайль Гитлер.
Тогда вступил горнист, и в утреннем воздухе зазвучала знакомая мелодия:
Разве вы еще не выспались?
Четыре раза один и тот же напев: на восток, на запад, на юг и на север. В полном соответствии с инструкцией.
В казарме началось оживление. В нашей комнате мы снова обсуждали события прошедшего дня. Нам это плохо удавалось, в голове шумело после такого количества выпитого пива и водки. Кто-то спросил:
— Скажите, ведь Гитлер был ефрейтором?
— Конечно!
— Ну, тогда он должен болеть душой за простого солдата. Теперь, наверное, произволу конец, и мы получим настоящий кофе. Как вы думаете?
Мы все были за настоящий кофе.
После 30 января 1933 года
30 января никак не отразилось на расписании — все проходило, как предусмотрено.
Лишь 1 февраля обычные объявления были дополнены сообщением министерства рейхсвера, которое фельдфебель прочитал нам во время обеденного перерыва. Нас оповещали, что командующий I военным округом (Восточная Пруссия) генерал-полковник фон Бломберг назначен министром рейхсвера. В газетах появился его портрет.