Солдат трех армий
Шрифт:
У нас уже были потери.
Лейтенант Штейнберг был ранен, два пулеметчика были убиты. Командование взводом принял командир отделения Баллерштедт — кадровый фельдфебель из Мекленбурга.
Еще раз возобновилась перестрелка: советские пограничники стреляли изо всех стволов, потом наступила тишина. Несомненно, оба взвода обошли противника и принудили его прекратить сопротивление. Медленно, от укрытия к укрытию, мы приблизились к деревянно-земляному сооружению. Но то, что мы там увидели, нас сильно поразило. Бункер вовсе не был укрепленным сооружением, а лишь примитивным убежищем, сколоченным из легких древесных стволов, на которые была
Вокруг хижины были разбросаны походные фляги, кухонная утварь и множество пустых патронов. Позади небольшого земляного вала лежало три мертвых советских солдата.
Пулемет, из которого они стреляли, исчез. Их товарищи забрали его с собой, когда у них кончились боеприпасы. Следовательно, мы сражались не против батальона, и не против роты, и даже не против полного взвода. Маленькая группа пограничников задержала нас на четыре часа, заставила нас развернуться, а шедшую позади нас батарею занять боевую позицию, нанесла нам потери и потом скрылась. Аналогичные ситуации повторялись многократно в течение первого дня похода. И каждый раз оказывалось, что это было только несколько красноармейцев, которые засели в чрезвычайно искусно выбранных позициях и вынудили нас принять бой.
На третий день, когда в голове колонны шел 2-й взвод, мы попали под интенсивный пулеметный огонь с фланга. Было просто невозможно проехать по дороге. Два унтер-офицера и три солдата уже лежали мертвыми между машинами. Мы укрылись во рвах и за машинами и в бинокль осмотрели местность. Наконец мы обнаружили пулемет позади стога сена. Четыре орудия и восемь пулеметов открыли огонь. Были хорошо видны разрывы. Но советский пулемет продолжал стрелять. Мы задержались почти на два часа. Снова позади нас стояли в ожидании другие крупные подразделения дивизии. Наконец командир 2-й роты посадил расчеты двух пулеметов на мотоциклы, с тем чтобы они проехали по проселку и обошли противника. Вдруг мы увидели, как один солдат побежал от стога, подхватив пулемет. Все подняли винтовки и, стоя, стали стрелять в беглеца, но ему все же удалось добраться до леса и скрыться. Один-единственный солдат на два часа парализовал действия большой части дивизии; ведь у стога никаких убитых не было обнаружено. Там оказались только пустые гильзы и вещевой мешок. Он бросил мешок, но не пулемет.
Так, постоянно задерживаясь из-за сопротивления отдельных бойцов или групп, мы продолжали наше продвижение по направлению к Динабургу [38] . Желанная передышка наступала, только когда нужно было заправлять машины. Но где же находились якобы сосредоточенные у нашей границы отряды Красной Армии?
Адская жара, непрерывная езда, необходимость все время быть начеку и глядеть по сторонам — все это нас крайне утомило. Мы были настолько измотаны, что пытались спать не закрывая глаз. Из этого ничего не получалось.
38
Динабург — Двинск.
Но вот, после недели крайнего напряжения, мы наконец лежали, покрытые густым слоем пыли, словно мешки из-под муки, и спали мертвым сном в тени кустов и деревьев.
— Рапортую о возвращении из лазарета!
Голос показался мне знакомым. Я чуть приподнялся и старался раскрыть пошире слипавшиеся веки, чтобы воочию убедиться, что то был
— Эггерд, дружище, ты стал похож на огородное чучело!
Действительно, обер-лейтенант фон Фосс до такой степени похудел, что голенища его сапог обвисали на икрах.
— Откуда ты сейчас прибыл? — спросил я его.
— Когда я узнал в госпитале, что вы вступили на территорию России, я сбежал. И вот я здесь.
— Ты, верно, сошел с ума! Не ясно ли, что они послали тебе вслед распоряжение о розыске беглеца.
— Я оставил записку на ночном столике и сообщил, что еду в свою часть.
— Несмотря на это, будет большой скандал. Ведь курс лечения тобою не закончен, так ведь?
— Конечно, нет. Разве ты не понимаешь, что я не мог там ни одного дня больше выдержать? Ничего мне за это не сделают. Впрочем, это теперь и не столь важно.
Но с каким трудом я вас здесь разыскал — это было настоящее странствие Одиссея.
Вы продвигались в таком сумасшедшем темпе, что я уже беспокоился, удастся ли мне вас нагнать ближе Москвы.
— Скажи-ка Эггерд, как ты вообще сюда добрался?
— От германской границы все время на машинах.
— А твой багаж?
— Все, что мне нужно, при мне, а остальное — в Голландии. Я счастлив, что вас разыскал.
Нечто подобное произошло с лейтенантом Барковом, командиром 2-го взвода, тоже офицером запаса. Незадолго до нашего вступления в Советский Союз он лег в больницу по поводу операции аппендицита. У меня еще оставался лейтенант Штейнберг, хладнокровный карьерист; но, как я уже упоминал, он в первый же день выбыл, раненный в колено в бою за пограничный бункер.
Через день передо мной неожиданно предстал лейтенант Барков. Всего четыре дня назад у него вырезали аппендикс. Еще не сняли швы после операции, а он уже явился в свою роту.
Я ввел командиров взводов в курс обстановки и объяснил нашу ближайшую задачу.
Вместе с частью разведывательного батальона и взводом саперов мы в качестве авангарда смешанного состава должны были пробиться вперед и, уклоняясь от боев и не обращая внимания на фланги, непрестанно двигаться вперед, чтобы достигнуть железнодорожного узла. Там мы должны были занять круговую оборону и прервать тыловые коммуникации Красной Армии. Предполагалось, что через два или три дня туда подойдет вся дивизия.
Никто не задумывался над опасностью предприятия и над тем, что уже не один передовой отряд был истреблен. Мы получили задание и направились к машинам, чтобы его выполнить.
Прежде чем освободить орудия от маскировочных веток и вывести машины из леса на дорогу, мы выпили: кто стакан коньяку из французских трофейных запасов, а кто водки, которую мы накануне «нашли» в деревенской лавке. Все пили — офицеры и солдаты, командиры взводов и водители машин. Алкоголь придает решимости. Перед каждым выступлением — порция крепкого напитка.