Солдат великой войны
Шрифт:
Алессандро и несколько сотен других военнопленных – итальянцев, русских, греков, французов, англичан и суданцев, некоторые с высоты своего роста могли видеть другой берег озера – отдали в распоряжение болгар, чтобы строить укрепления на болгарском фронте против греков, французов и англичан.
В конце марта семьдесят одетых в овчину болгар и пятьсот пленных вышли из Клагенфурта [82] , направляясь в Софию. Продовольствие им подвозить перестали очень скоро, и уже к маю пятьсот семьдесят человек питались тем, что удавалось раздобыть самим. И в Венгрию забрели, не ориентируясь по солнцу или компасу,
82
Клагенфурт (Klagenfurt) – город на юге Австрии, центр федеральной земли Каринтия.
В озере водилась рыба, а вдоль берега расположились богатые фермы. И все равно еды им доставалось совсем ничего, потому что местные крестьяне после нескольких тысячелетий общения с жадными сборщиками налогов и иностранными армиями умели прятать продовольствие как никто. Все понимали, что летом голодать приятнее, чем зимой, тем более в такую жару, они же только голодали – не мерзли, но голод все равно досаждал.
Пленные наравне с охранниками плавали в воде, открывали глаза, в надежде увидеть рыбу. Суданцы плели круглые сети, забрасывали их в воду, а потом тащили к себе, но европейская рыба никак не хотела в них ловиться, а если и попадалась, то совершенно случайно, и ее тут же бросали в общий котел. Тогда из картофельной похлебки получалась рыбно-картофельная. В марте и апреле, когда колонна проходила в непосредственной близости от итальянского фронта и Адриатики, многие ударились в бега. Болгары особо и не пытались их остановить, но если пленный, а такое случалось часто, проблуждав несколько дней под холодным дождем, возвращался, совершенно оголодавший, впадали в дикую ярость и убивали его выстрелом в голову.
У Алессандро и мысли о побеге не возникало. Он все еще приходил в себя от полученных ран. Передвигался с трудом, тело покрывали свежие шрамы, и ему не хотелось снова рвать кожу, продираясь сквозь заросли кустов или скатываясь по каменистой земле. Он гадал, как теперь выглядит, потому что не смотрелся в зеркало уже много месяцев. Когда просил других описать себя, слышал в ответ: «У тебя шрам от щеки до уха». Больше никаких особенностей они не находили, да и вообще не знали, как он выглядел прежде. Один суданец сказал ему по-английски, что он выглядит, как маленькое животное, которое едва спаслось из когтей льва, а шрамы, по словам суданца, были розовыми, как солнечный закат после песчаной бури.
Недалеко от их лагеря стояла церковь, куда болгары водили группы пленных, чтобы те полежали на холодном полу. Час или около того они лежали на спинах, глядя в купол над ними, прячущийся в сумраке, или поворачивали головы к портретам на цветном стекле. В эти минуты молчали даже болгары, да и суданцы тоже, хоть и были мусульманами. Вместо этого, лежа на спинах и ворочая глазами, они словно поднимались вверх и плавали там бок о бок со светящимися святыми и младенцами, запеленатыми в яркую белизну.
Святые и дети, казалось, застывшие в стекле, двигались легко и непринужденно, как и свет, проникающий сквозь них. В своей неподвижности они обладали жизненностью, от которой у Алессандро захватывало дух. Он буквально слышал слова Гварильи: «Бог позаботится о моих детях». Воспоминание о руке отца, в последний раз коснувшейся его руки, заставило его сжать пальцы в кулак. И Ариан плавала в круге серебра, жидком, как вода, в которую суданцы забрасывали
Болгары ели лепестки шиповника с овечьим сыром, луком, оливковым маслом, солью и перцем. Если ягоды еще не созрели, то шиповник уже расцвел. Его кусты непроходимым барьером разделяли залитые солнцем поля, окружали каждый дом и амбар, росли из разбитых каменных стен.
Оливковое масло и сыр полагалось только болгарам, пленные ели цветы незаправленными. Нежные цветки с таким тонким запахом вкусом сильно уступали эскариолю, и от них могло вытошнить. Поскольку пленным требовалась еда, болгары разрешали им выходить на ее поиски за пределы лагеря, но расстреливали тех, кто возвращался после наступления темноты. Двое бедолаг думали, что сумерки – это день, и их жизни оборвались под горькие улыбки остальных пленников. После этого живые предпочитали возвращаться до того, как солнце скатывалось к самому горизонту.
Алессандро побрел к западной стороне озера в поисках чего-нибудь съестного. Хотя он ослаб от голода, ему нравилось бродить одному среди полей, яблоневых садов и синей воды. Иногда он ложился в траву и спал час или два, заглушая голод.
В полдень его отделяли от лагеря четыре часа пути, а ничего съедобного он так и не нашел. Он снова лег, решив проснуться в два или три часа, чтобы успеть вернуться к шести или семи, и это ничем ему не грозило, поскольку солнце садилось только в девять, но заснул так крепко, что открыл глаза только в шесть. Не понимал, где находится, не соображал, что произошло. Обгорев до такой степени, будто провел эти часы в пустыне, он пошел к озеру. Вода плескалась о берег мелкими волнами высотой в палец. Положив руки на два камня, лежащие чуть ниже поверхности, сунул голову в воду. Напившись, сел на берегу, пытаясь окончательно проснуться, и наконец-то осознал, что сделал.
Даже если бы он побежал, а сил бежать у него не было, ему все равно не успеть в лагерь до наступления сумерек. Поэтому оставалось разве что пройти тысячу километров по вражеской территории до Сербии. Или двинуться прямиком к Адриатике. Любой из маршрутов тянул на подвиг. Он выбрал Италию.
Двадцать минут шел на солнце, впереди показался холм, а на вершине появилось шесть всадников-болгар.
Их командир, знакомый Алессандро охранник, сказал, что тот идет не в ту сторону.
– Правда? – притворно удивился Алессандро.
– Даже если бы ты шел в правильном направлении, до лагеря ты доберешься слишком поздно, – командир достал из кобуры револьвер и прицелился в голову Алессандро.
– Если вы меня подвезете, я доберусь до лагеря вовремя.
– Если не подвезу, не доберешься, так что придется тебя пристрелить.
– Это правда, но если подвезете, пристреливать не придется.
– Все-таки я тебя пристрелю, потому что подвозить не собираюсь.
– Вы не собирались пристреливать меня, так что придется подвезти.
Какое-то время они скакали по дороге, а потом повернули в сторону от озера, и Алессандро спросил, почему они не едут в лагерь.
– Там может быть еда, – прокричал болгарин, перекрывая свист ветра.
– А если мы не вернемся вовремя?
– Ты все знаешь.
– А крюк вы учитывать не собираетесь?
– Нет.
Карабин на спине командира чуть ли не бил Алессандро по лицу при каждом движении лошади. Если бы Алессандро сдернул его и соскользнул с лошади, он бы разобрался с одним болгарином, а из винтовки мог пристрелить остальных. Если бы действовал быстро, все могло получиться. С другой стороны, был шанс вернуться в лагерь вовремя.