Солдат великой войны
Шрифт:
– Вы всегда так едите? – поинтересовался Алессандро соседа.
Младший офицер, чех, смущенно покраснел.
– Иногда мы едим очень просто: консоме, салат, копченая рыба с перепелиными яйцами и лимоном, а потом чай, фрукты и шнапс.
– А как насчет кормежки в полевых условиях?
– Это и есть полевые условия.
– А боевые пайки?
Младшему офицеру, определенно набравшему излишний вес, хотя щеки светились здоровым румянцем, начал надоедать этот допрос. Ответ прозвучал резко:
– В бою мы едим то же, что и все: сэндвичи с гусиной печенью, пирожные с трюфелями, турецкие сушеные абрикосы и бренди из фляжки.
– А когда вы возвращаетесь
– Отвечать не буду.
– Пожалуйста.
– В казармах шеф-повар и его помощники словно сходят с ума. Они просто счастливы снова увидеть свои кастрюли, мраморные столешницы и ледники. Возвращаясь в казармы после полевых лишений, мы, конечно, пируем, особенно когда император осчастливливает нашу столовую своим присутствием. Ты, возможно, даже увидишь его.
– Даже не верится.
Солдаты и офицеры за десертом не засиделись, но Алессандро, не зная, что ему делать, остался за столом. Офицер высокого ранга со знаками отличия, такими же загадочными, как и его акцент, подошел к Алессандро.
– Фельдмаршал желает тебя видеть.
– Фельдмаршал? – переспросил Алессандро.
– Граф Блазиус Штрассницки. Слышал о нем?
Алессандро покачал головой.
– Не волнуйся. Чем меньше ты о нем знаешь, тем больше ему понравишься. Пошли.
Ломая голову, какие мотивы побудили фельдмаршала пригласить пленника в свой шатер, Алессандро решил задать вопрос, прежде чем возникнет опасность вновь оказаться перед расстрельной командой.
– Этот Штрассницки, он не… э…
– Кто мы, по-твоему? Греки?
Штрассницки сидел в палатке на складном стуле. Мундир снял, рукава рубашки закатал. Одеждой почти не отличался от Алессандро, разве что цветом штанов – красные, и сапог – черные. Стул стоял среди низких столиков, заваленных картами, блокнотами для донесений, книгами, газетами, журналами, деревянными чехлами для биноклей, ручками и прочим.
– Ты играешь в шахматы? – спросил он, предложив Алессандро сесть напротив него на такой же стул.
– Не особенно хорошо, – признался Алессандро. – Мне отдавать честь?
– Ты же не служишь в нашей армии, так?
– Мы привыкли отдавать честь нашим болгарским охранникам… рядовым… а вы фельдмаршал.
– Пока мои люди готовы умирать за меня, – Штрассницки пожал плечами, – и пока они без промедления выполняют мои приказы и делают свое дело, как мне того хочется, я всего это чинопочитания не терплю… за исключением случаев, когда посторонние не поймут. Я фельдмаршал, потому что наш гусарский полк подчиняется непосредственно императору. В армии я был бы полковником, но, поскольку никто не может приказывать командиру императорского гвардейского полка, кроме самого императора, полковник автоматически становится фельдмаршалом.
– С фельдмаршальскими привилегиями?
– Ты пообедал?
Алессандро улыбнулся.
– Император оберегает свои прерогативы, оберегая своих подчиненных.
– А не растолстеют ли от этого подчиненные?
– Подожди до завтра. Если быстро скакать по двенадцать часов каждый день, можно есть сколько угодно, и все равно останешься худым, как гончая.
– Как за вами поспевают фургоны?
– Они едут прямо. Мы – зигзагами, прочесывая территорию. Фургоны проезжают за день пятнадцать-двадцать километров, а мы не меньше семидесяти пяти, а когда ты вступаешь в бой, энергии тратится столько, что ее необходимо восполнять.
– Когда вы сражались в последний раз? – спросил Алессандро.
– Сегодня.
На лице Алессандро отразилось изумление. Война еще не
– Греки зажаты в Салониках, итальянцы – в Венето, русские разбежались, сербы сброшены в море. С кем же вы сражались?
Штрассницки вздохнул.
– Два дня назад мы схватились с колонной вражеских партизан: сербами, румынами, греками боснийцами, еще черт знает с кем, все верхом, как чикоши [84] . В битве, которая длилась два часа и растянулась на двадцать километров равнины, мы уничтожили всех, но и сами потеряли много людей. Сегодня мы сражались снова, и из наших оставшихся шестисот восьмидесяти четырех человек потеряли сорок три. Теперь нас шестьсот сорок один.
84
Чикош – конный пастух (венгр.).
– Их настроение и поведение удивительны после такой жестокой сечи.
– Каждый достоин награды, – заявил Штрассницки. – Лучше моих людей никого нет.
– А где же вторая часть полка? – спросил Алессандро.
– Вторая часть?
– Триста сорок один человек. Я сосчитал лошадей. Они пасутся тридцатью группами по десять.
– Числа на войне… как тебя зовут?
– Джулиани, Алессандро.
– Числа на войне, Алессандро, совсем не такие, как в мирное время.
– Не такие?
– Разумеется, ты это знаешь. Сколько ты воюешь?
– Три года.
Штрассницки пожал плечами.
– Что ж, тогда точно знаешь. Война влияет на арифметику в значительной степени так же, как гравитационная линза на свет. Это очень сложная идея, и я сомневаюсь, что итальянцы уяснили ее в полной мере.
– Я с ней знаком, – ответил Алессандро.
– Да брось, – в голосе Штрассницки звучало пренебрежение. – Как это может быть?
– Может, – заверил его Алессандро, – потому что я читал статью о теории относительности, когда сидел в окопах на Изонцо в девятьсот пятнадцатом. Мне прислал ее отец. Она была в его последнем письме, которое дошло до меня. Свет для тех, кто занимается эстетикой, то же, что физика для инженеров. И, если говорить о свойствах света, я знаком с работами Эддингтона, потому что английские журналы поступали к нам без проблем. Как я понимаю, не с такими сложностями, как к вам. Приходили по почте, тогда как вашим шпионам приходилось перевозить их в чемоданах с двойным дном или копировать мелким почерком, чтобы потом отправлять привязанными к лапке голубя.
– Ты физик? – спросил Штрассницки с видом человека, только что попавшего в десятку. – Я сам физик. Не совсем физик, но обучался физике. Начинал с баллистики…
– Моя работа в немалой степени включает и физику, и космологию, – ответил Алессандро, – но едва ли меня можно называть физиком.
– Область твоей деятельности – эстетика.
– Была.
– Кроче? [85]
– Да, Кроче, и многое другое.
– Представить себе не мог, что наши профессии так близки и ты достаточно осведомлен о том, что знаю я.
85
Кроче Бенедетто (Benedetto Croce) – итальянский философ и литературовед. Круг научных интересов отличался редким разнообразием: он писал по вопросам философии, эстетики, экономики, истории, истории литературы итальянской и иностранной, истории театра и др.