Солдат
Шрифт:
— Откуда меня знаешь?
— Я Саня Мечников, помнишь меня?
— Да, помню. Чего ты хочешь?
— С Карой поговорить желание есть. Слышал, он где-то рядом, позови его, Остап. Сделаешь?
— Ладно, жди, — спустя мгновение ответил наёмник.
Всё затихло, а я, привалившись к стенке, продолжал думать о завтрашнем дне, который должен был быть очень долгим. Миномётные батареи, от которых осталась половина, и основные части нашего Кавказского корпуса уже сегодня вечером ушли на Нарткалу, и здесь остался только наш батальон, полторы сотни воинов и около четырёхсот местных горцев, которые решили держаться в родном
За думками я даже вздремнул немного, минут двадцать, и очнулся от крика с вражеской стороны.
— Сашка. — В темноте пронёсся яростный голос Бурова. — Ты ещё здесь, сучонок?
— Привет, Кара, — не высовываясь в проём, ответил я ему. — Рад, что ты ещё существуешь. Как поживаешь?
— Ха-ха, — рассмеялся командир наёмников. — Получше тебя, Саша. Иди к нам.
— Нет, лучше уж вы к нам.
— Что же ты меня продал, парень?
— Продают за бабки, Кара, а ты меня знаешь, для меня главное в жизни — Родина и Идея. Впрочем, не об этом разговор. Хочу спросить тебя, как семья твоя поживает и как там Марьяна.
— Ах ты, падла, — донеслось до меня, и в дыру, через которую я переговаривался с вражеской стороной, влетело несколько пуль. Понятно, как я и думал, подошли снайперы и на голос шмалять стали. — Не стрелять! — раздался голос Бурова. — Саня, ты жив?
— А что мне сделается, дядя Коля, жив, конечно. Так как насчёт семьи?
— С семьёй всё хорошо, парень.
— А Марьяна?
— Ребёнка ждёт, пятый месяц уже пошёл. Опытные люди говорят, что будет мальчик.
Теперь уже я замолчал. Значит, всё же был прав пленный наёмник, и не привиделось ему, что дочь Бурова беременна. И что мне теперь делать? Хм, совершенно непонятно. Есть нерождённый ребёнок, мой, а не чей-то, и это понятно. А ещё есть девушка, теперь уже женщина, к которой я относился с глубокой симпатией, но без любви и которая носит под своим сердцем моего сына. Мозги от таких раздумий выносит к чертям собачьим. Ну ничего, будет поспокойней, отойдём в тыл, и тогда решу, как мне поступать и что делать.
— Мечников, чего замолчал-то?
— Думаю.
— Нечего тут думать. Завтра я с тебя живого кожу снимать буду. Я ничего не забыл, и то, что ты отец моего внука, ничего не меняет, и награду за тебя никто не отменял.
— Нет проблем, тогда до завтра, Кара. Посмотрим, кто и с кого шкуру снимать будет. Бывай, Буров.
Осенний рассвет наступал чрезвычайно медленно. Минуты тянулись одна за другой, и, наконец, словно нехотя, солнце взошло над разрушенным практически до основания Нальчиком и осветило городские руины. Между развалин домов высились голые и обрубленные стволы немногочисленных опалённых деревьев, некогда даривших людям свою тень и прохладу. Весь проспект Маршала Головко, разделявший позиции враждующих сторон, был усыпан грудами кирпичей, кусками железа, обломанными ветками и просто непонятным полусгоревшим мусором.
Ровно в 7.00 началась вражеская артподготовка. Снова, как и каждый день в течение этих двух недель, снаряды и мины крушили и разбивали остатки городских зданий, вновь что-то горело, хотя, казалось бы, гореть в Нальчике особо уже и нечему. Как и всегда, обстрел мы пересидели в подвалах и блиндажах, и, когда через час
Против нас, как я уже говорил, стояли наёмники, а это не вчерашние крестьяне из «Басиджа», да и профессионалам из «Кодса», с которыми мы уже сталкивались, было до них далеко. Воины Кары разбились на небольшие штурмовые группы и, грамотно передвигаясь по развалинам — короткими бросками и прикрывая друг друга огнём, быстро приближались к нашим позициям.
Плотно прижав приклад своего «Абакана» к плечу, ловлю на мушку одного из наёмников, неосторожно приподнявшегося над кирпичами, за которыми он прятался, и короткой очередью вышибаю ему мозги. Вражеский боец падает, а меня накрывает огонь сразу нескольких автоматов и пары пулемётов. Отбегаю в глубь дома, и вовремя. Плотность огня наёмников по амбразурам и бойницам дома настолько высока, что мы даже ответить не можем. На миг вражеская стрельба стихает, и под нашим домом оказываются гранатомётчики.
— Отход! — разносится голос Геры, сбегающего по остаткам лестницы со второго этажа, и мы уходим.
Всего на пару секунд наша группа из семи бойцов опережает наёмников Кары. В доме, оставшемся позади, грохнули несколько гранат. Затем крик, и враги проникают внутрь здания. Они хорошие бойцы, но позади себя наш радиоминёр оставил несколько сюрпризов, и ОЗМ-72, последняя из тех, что осталась у нас в запасе, рванула как надо и какое-то количество врагов уложила. По дворам мы смещаемся к окраине города и закрепляемся в следующем здании. По нашим следам бегут наёмники, десятка полтора из передовой группы. Открываем огонь, и неосторожные вражеские бойцы, обнадёженные лёгким захватом нашего первого опорного пункта, падают на землю один за другим.
Снова отход, позади нас противно визжат мины, заказанные наёмниками, а мы закрепляемся через несколько домов дальше по улице Мечиева. Рядом с нами обнаруживаются парни из Третьей группы нашей же роты, двенадцать солдат и их группник, а с ними трое угрюмых бородачей из местных жителей. У нас на всех, кроме автоматов с ограниченным боезапасом и нескольких десятков гранат, два пулемёта и один гранатомёт РПГ-7 с тремя выстрелами к нему. Не густо, но есть один конкретный плюс — нам не надо стоять здесь насмерть, а требуется протянуть время до темноты и, уже пользуясь этим, отступить на самые окраины, где километров через пять по дороге нас должны прикрыть территориалы из нашего корпуса.
Вокруг нас идут бои, а на наш дом пока никто не вышел. Тактика противника с прибытием Кары и его наёмников резко изменилась. Мелкие штурмовые группы под прикрытием миномётов, а в редких случаях гаубиц, прочёсывали дом за домом, никуда не торопились и методично давили каждую огневую точку, на которую напарывались. Да, это не голодные крестьяне из ополчения, тупо идущие на смерть, а самые лучшие наёмники на всём Черноморском побережье.
Проходит час, стрельба смещается на фланги, а чуть позже она уже идёт в нашем тылу. Ещё немного, и наш маленький отряд попадет в окружение. Снова отход, бежим разрушенными скверами и дворами и влетаем в один из более-менее уцелевших домов, где идёт бой. Здесь царит полутьма, куда бежать, не совсем ясно. В нас не стреляют, а в соседних помещениях слышны яростные вопли и крики. Что кричат и кто с кем бьётся, мы не понимаем, это какой-то дикий рёв, но по-любому одна из сторон — наши товарищи.