Солдатами не рождаются
Шрифт:
Правда, в глубине души было чувство, что он, Малинин, хотя и не инженер, хотя и разбирается в технологии производства больше по здравому смыслу, чем по знанию дела, – но зато он знает людей, делающих это дело, и знает их много лучше, чем генерал-майор инженерной службы Николай Иванович Капустин, директор завода. Знает и будет знать их всюду, куда бы его ни послали, лучше, чем такие люди, как Капустин.
Однако осадок от неприятной мысли о вопросе ребром «или я, или ты» всякий раз оставался в душе.
– Присаживайся, Алексей
– Опять увеличивают?
– Опять увеличивают, – кивнул Капустин. – Вот пересчитываю после главного механика, как станки разместить… С чем пришел?
– О несчастном случае знаешь?
– Знаю.
– Надо ограждения поставить.
Директор долго молчал, потом спросил:
– А что я отвечу, заранее знаешь?
– Знаю.
– А чего ж пришел?
– Отдай приказ изготовить.
– Ну, изготовим! Но цех останавливать я все равно не дам. Какая польза готовить?
– Установим, не прерывая работы, – сказал Малинин.
– Опасно.
– Сделаем со всей осторожностью. Лучше один раз опасно, чем все время над головой висит!
– Уговорил. Дам приказ, – сказал директор. – Хотел бы я знать, когда ты на фронте был, о чем ты больше думал? О том, чтобы со своим батальоном приказ выполнить, или о том, чтобы какого-нибудь солдата у тебя, не дай бог, не убило? Что для тебя важней было?
– А ты съезди на фронт, повоюй, там узнаешь, об чем люди думают… А без этого все равно не догадаешься.
– Грубо сказал.
– А ты грубо подумал…
Оба с минуту молчали.
– Если б случайно не узнал от одного человека, как ты в ЦК пошел и меня отбил, чтобы по тому письму меня не таскали, если б не знал этого за тобой…
Капустин не договорил и только покачал головой.
«Вон чего, – подумал Малинин. – Значит, не сдержал все-таки свое слово тот человек!» А вслух спросил:
– Что не договариваешь? Если бы да кабы… Не знал бы этого – не сработался бы со мной, так, что ли? Поставил бы вопрос: или я, или Малинин?
– Возможно, что и так.
– А коли так, зря не поставил. Я не из любви к тебе тогда в ЦК пошел. Просто считал, что ты из-за бабы дела не проспишь и что баба, которая сегодня с тобой спит, а завтра на тебя заявление пишет, не стоит того, чтобы из-за нее директора номерного завода снимать. Да и вообще выеденного яйца она не стоит… – сказал Малинин.
И, сказав так, сказал не всю правду, потому что пошел тогда в ЦК все-таки вдобавок ко всему еще и из любви к этому долдону в генеральском кителе. Потому что при всем своем хамстве и других грехах жил этот человек заводом, умел сказать «да» и «нет», пойти на риск, взять на плечи ответственность; мог во время пожара в столярке, как был, в генеральской шинели, броситься в огонь, спасая людей, мог и другое: грудью встать, а не допустить, чтобы завели дело о вредительстве
– Я-то лично и с чертом готов работать, лишь бы он дело делал, – помолчав, сказал Малинин. – А ты, если считаешь, что не можешь со мной работать, иди и доказывай.
– Ну а если пойти пойду, а доказать не докажу? – усмехнулся Капустин.
– Будем и дальше работать, как работали.
– Поздно ходить, привык к тебе… Да и где мне другого такого ангела достанут, как ты?..
Малинин покосился на него и тоже усмехнулся. Давно знал за собой, что в ангелы не годится. Но лицо у Капустина после того, как он сказал эти слова, было непривычно подобревшее, словно он таким странным образом признался в своей ответной симпатии к Малинину.
– Слушай, Николай Иванович, – сказал Малинин, хорошо понимая, что продолжать о том, о чем говорили, им обоим уже ни к чему. – Есть к тебе один вопрос насчет бытовых дел…
Капустин чуть заметно поднял бровь.
«Не беспокойся, не насчет твоих, – подумал Малинин. – Про твои дела знаю, и они меня мало беспокоят… Разбирайся сам с женой…»
– Ты доктора Колчина знаешь?
– Какого Колчина?
– Детского доктора… Ну, из этой… из поликлиники? Мне Овсянникова, из литейки, говорила, что он твоих ребят лечил.
– Знаю. – Капустин вспомнил молодого красивого доктора, которого за последний год несколько раз видел у себя дома. Месяца два назад, когда оба сына сразу заболели дизентерией, а потом ребятам стало заметно лучше, он на радостях задержал доктора – поужинал с ним, распил полфляжки спирта и завез его на машине домой, а сам еще поехал в ночную смену на завод.
– Что он за человек?
– Человек как человек… Детей вылечил… А чего тебе-то?
– Тут дочь у Овсянниковой приехала, партизанка, ты ее видел у меня… Сегодня в цехах выступала.
– Знаю, что выступала.
– Так это ее муж.
– Как муж?
– Когда на войну уходила, муж был.
Капустин откинулся на стуле и задумался, глядя в потолок: о чем же они тогда говорили с этим молодым доктором, у которого, оказывается, жена партизанка?
– Подожди, как так жена? Он ведь женат…
– Как женат?
– Да так, женат! – И Капустин рассказал то, что смутно помнил из своего разговора с этим доктором; как тот звонил из его квартиры домой жене и жаловался, что она у него ревнивая, и даже называл, кто она, – тоже врач, только по женским… Сестра жены заврайздравом. – Помню, я еще тогда подумал: больно уж молодой, чудно такого в тылу видеть… А потом, когда объяснил, что они свояки с райздравом, подумал, что малый, видать, не промах, знал, куда причалить, чтобы за броню зацепиться… Стало быть, это он во второй раз женат?