Солдатский долг
Шрифт:
Рота моментально выдвинулась в район, занятый немецкими лыжниками, развернулась и с ходу атаковала, ведя огонь из четырнадцати своих пулеметов. Немцы были рассеяны, истреблены. Спаслись только те, кому удалось добежать до кустов на опушке леса.
Взятые в этой стычке пленные в один голос говорили, что эта атака их ошеломила: они приняли аэросани за танки и были поражены, почему же машины как будто летят по глубокому снегу. (У этого замечательного в зимних условиях средства было слабое место – пропеллер мешал двигаться по узким лесным дорогам и кустарникам.)
Об этом случае я рассказал в свое время Илье Эренбургу, он тоже побывал у
Итак, аэросани с быстротой и удобством доставили меня из-под Маклаков на КП. Предстояло поработать над приказом о действиях войск после захвата опорного пункта. А вечером мы все решили пойти на собрание, посвященное Международному женскому дню. В нашей штаб-квартире, как обычно, работали вместе со мной Малинин, Казаков и еще несколько офицеров штаба. Я уже взялся за ручку, чтобы подписать приказ, как за окном разорвался бризантный снаряд. Осколок угодил мне в спину. Сильный удар… Невольно сорвались слова:
– Ну, кажется, попало…
Эти слова я произнес с трудом, почувствовал, что перехватило дыхание.
Ранение оказалось тяжелым. По распоряжению командующего фронтом меня эвакуировали на самолете в Москву, в госпиталь, занимавший тогда здания Тимирязевской академии.
Это было уже третье ранение за время службы в рядах Красной Армии. И все вышло не так, как раньше…
7 ноября 1919 года мы совершили набег на тылы белогвардейцев. Отдельный Уральский кавалерийский дивизион, которым я тогда командовал, прорвался ночью через боевые порядки колчаковцев, добыл сведения, что в станице Караульная расположился штаб омской группы, зашел с тыла, атаковал станицу и, смяв белые части, разгромил этот штаб, захватил пленных, в их числе много офицеров.
Во время атаки при единоборстве с командующим омской группой генералом Воскресенским я получил от него пулю в плечо, а он от меня – смертельный удар шашкой.
В июне 1921 года Красная Армия добивала барона Унгерна на границе с Монголией. У станицы Желтуринская 35-й кавполк, которым я командовал, атаковал прорвавшуюся через нашу пехоту унгерновскую конницу. В этом бою я был ранен второй раз, в ногу с переломом кости.
Те раны получены в жаркой схватке. А вот третье ранение… Комнатная обстановка, перо в руке, случайно разорвавшийся близ дома снаряд. Не то время. Не та война. И должность не та…
Конечно, при соблюдении известной осторожности можно было этого случая избежать. Но факт остается фактом – меня приковало к постели. Досадно было, что на какой-то срок оказался вне строя и не мог участвовать в боях нашей армии, очищавшей от противника северный берег Жиздры.
Помощь врачей и крепкий организм взяли свое – начал поправляться.
В госпитале я почувствовал, каким вниманием и любовью окружает наш народ пострадавших в боях воинов родной армии. Не было дня, чтобы кто-то нас не посетил. Раненых буквально засыпали подарками и письмами. Нас навещали рабочие и работницы, колхозники, писатели, корреспонденты газет, артисты и художники. Осторожно заходили пионеры в красных галстуках, с сияющими глазами. Эта трогательная забота была лучшим лекарством, хотя администрация госпиталя и старалась сдерживать поток дорогих наших друзей.
Пока лечился, смог разыскать свою семью – жену и дочь, которые в начале войны эвакуировались из прифронтовой полосы. Очутились они в Казахстане,
Москва стала уже принимать иной вид. Затемнение соблюдалось, но не чувствовалось настороженной суровости. Работали театры и кино. На улицах оживленно. Налеты немецкой авиации прекратились, но еще можно было увидеть, поближе к вечеру, как бойцы, удерживая на стропах, вели по бульварам к окраинам заградительные аэростаты.
Товарищи из 16-й армии не забывали меня, так что я постоянно находился в курсе событий и чувствовал биение пульса армии. Настоящая боевая дружба, основанная на взаимном уважении, оказалась в нашем коллективе прочной. И я по товарищам просто скучал. Не дождавшись окончательного выздоровления, решил, что долечусь там, на фронте, и в мае отправился к себе.
Штаб армии уже убыл из Сухиничей. Командный пункт Малинин оборудовал в лесу.
Армия отбросила немцев за Жиздру, и временно бои прекратились. Потери за два месяца частных наступательных операций оказались довольно значительными. В числе раненых был полковник П.А. Еремин, командир 328-й дивизии, которая за боевые отличия была представлена к гвардейскому званию. Убит был командир 324-й стрелковой дивизии Герой Советского Союза И.Я. Кравченко…
Приехав, я сразу окунулся в боевые дела – по директиве фронта нам предстояло вместе с М.М. Поповым провести еще одну наступательную операцию.
На усиление к нам прибыл танковый корпус. Мы у себя создали стрелковый корпус из трех дивизий, располагавшихся на правом фланге, что значительно облегчило управление войсками. Его командиром был назначен генерал Н.А. Орлов. (Корпусная система существовала в Красной Армии давно. Тяжелые оборонительные сражения сорок первого года вынудили временно ее ликвидировать. При малейшей возможности корпуса опять восстанавливались.)
Выехали с В.И. Казаковым в 61-ю армию для отработки взаимодействия. Командарм М.М. Попов встретил нас тепло, и в дружеской беседе мы всесторонне обговорили действия обеих армий, наносивших удар на смежных флангах.
Его армия, как и наша, крайне нуждалась в людях. К предстоявшему бою подобрали все, что было можно. Из госпиталей вернули в строй всех излечившихся бойцов и командиров, подчистили армейские тылы, как и тылы соединений. Но это была капля в море.
Ни я, ни генерал М.М. Попов не могли создать достаточно сильный кулак для прорыва и развития успеха за счет ослабления обороны на других участках. Немцы сами к этому времени начали проявлять активность. О наступательных действиях по всему фронту армий не могло быть и речи. Удар ограничивался небольшим рубежом неприятельской обороны, что давало противнику возможность использовать для противодействия силы с других участков.
В конце мая операция началась. Войска армии скрытно, в ночное время, заняли исходное положение. Малочисленность пехоты вынудила строить боевой порядок дивизий в один эшелон при небольшом резерве у комдивов. Зато во второй эшелон армии был выделен танковый корпус. Его мы предназначали для развития прорыва в глубину. Стрелковые дивизии получили примерно по 12–15 танков непосредственной поддержки.
Артиллерия своевременно пристреляла отдельными орудиями цели и заняла позиции, в том числе и для стрельбы прямой наводкой. На этот раз мы смогли сосредоточить от 30 до 40 орудий на километр фронта, где наносился главный удар.