Солдаты далекой империи
Шрифт:
Значит, все-таки… разговор. Или какой иной акт вербального общения.
Но если так, то каким образом, дьявол побери?..
Для меня в уханье Мустафы — смысла не больше, чем в звуках, издаваемых трюмной помпой. А жалкий уродец, висящий на волосах, тем временем прижался к щеке теплым склизким брюшком. Он чувствовал себя как дома. Я скривил губы, опасаясь, как бы существо не влезло в рот задней лапой. Радуйся, гаденыш, что я пошевелиться не могу! Иначе быть бы тебе размазанным по полу тонким слоем!
Неожиданно я понял, что разговор между мной и «хозяином» уже происходит.
Это случилось вдруг, я даже не сообразил, что
«Хозяин» стал мной, и он просто вспоминал. Вспоминал, кто я, откуда, зачем здесь объявился и какую опасность могу представлять для его богомерзкого племени…
А я, недолго думая, начал тянуть из Мустафы то, что было нужно мне.
…Первичная жижа бурлит, взволнованная приливом четырех щербатых лун. Мне не понять: день ли сейчас или ночь. По крайней мере, солнца не вижу. Все вокруг серое: серые волны, серые скалы, торчащие из бурлящей бездны, серое небо и даже луны серо-серебристые. А пятна на них — черные-черные, как чернильные кляксы.
Если погрузиться в первичную жижу, уйти с головой, то окажешься в мире неподвижном и безмятежном… впрочем, головы у меня нет… или это тела нет, а вместо него — одна голова. Я плыву, раскрыв лепестки челюстей, к манящему зеленоватым свечением облаку криля…
Я — всего лишь часть от целого. Личинка, которой в будущем суждено стать вместилищем сознания…
Разум «шубы» был для меня что капля воды под микроскопом. Сумрачный нечеткий мир, заполненный тенями и полутенями, аквариум, кишащий прожорливыми порождениями хаоса.
«Шуба» не сразу поняла, что лишенная воли, парализованная жертва… смеет копаться в мыслях «хозяина». Не заметить это было невозможно, а вот поверить… Да-да, я сам изумился такой способности, а Мустафа вовсе оказался редким тугодумом. Когда же он наконец осознал, что и я могу вспоминать за него (мемуары бестии, надо заметить, не доставили мне ни секунды удовольствия), то пришел в столь дикий ужас, что едва не рассыпался на составные части. Мой миокард тоже чуть не лопнул по швам, ведь в тот момент мы с Мустафой чувствовали и мыслили почти одинаково, поэтому в какой-то мере оказались в похожем плачевном положении.
Мустафайка запаниковал. Да и как ему было не паниковать? Ведь сейчас в этом подземном зале, построенном много тысячелетий назад древними повелителями красной планеты, проклятая раса «шуб» впервые столкнулась с существом равным по интеллекту или даже находящимся на более высокой ступени развития. Мустафа был раздавлен и унижен. Он боялся (да, боялся) меня и раньше — до того, как нашим сознаниям довелось слиться воедино. Он видел, какой винегрет я сделал из «непобедимой» живой машины; он видел, как легко я одолел могучих союзников — двух воинов безликой расы с непроизносимым человеческим языком названием. Он все видел и поэтому страшился встречаться со мной тет-а-тет, в сумраке крипты. Но он решился: вооруженные винтовками призраки ночных
…Пуля, летящая быстрее звука, пуля, утратившая в Ржавом мире половину своего веса, но сохранившая массу до миллиграмма. Пуля пробивает листовую броню боевого механизма (та предназначена противостоять совершенно иному оружию, принцип его действия мне неясен… что-то связанное с излучениями высокой энергии) и крушит хрупкие металлические органы. Точнейшую механику и электрическое оборудование превращает в хлам… один цельнометаллический цилиндр. Одна пуля…
Но вот незадача: вышло так, что это я познал своего врага. Это я в результате соития разумов получил выгоду, несоизмеримо большую, ведь «шубы» использовали людей в качестве рабов не один месяц и приблизительно знали, из какого теста они сделаны, для меня же природа «хозяев» и их цели по-прежнему оставались тайной.
…Я вновь слышу грохот охотничьего ружья. Пуля входит в круглый бок цилиндра, высекая оранжевые искры, и боевой механизм лишь вскидывает щупальца в человеческом жесте отчаяния. Железный вепрь пустыни повержен. Я вскидываю ружье, прижимаю приклад к плечу, щурю левый глаз, задерживаю дыхание и плавно жму на спусковой крючок… Стремительный летун, захлебываясь ревом двигателей, мчит к земле. За ним тянется шлейф жирного дыма. Дальнейшая судьба летающей машины меня не заботит. Я поворачиваюсь, словно платформа башенного орудия, и вижу, что мчит, атакуя, сакральная пара отважных «червелицых» воинов-монахов. Зазубренные наконечники ритуальных алебард смотрят мне в живот… но куда благородному древковому оружию против адского ружья?
…Пароход «Дельфин» покоится на дне кратера… Облизанная подземным пламенем базальтовая гора… Нет, ошибка. Не старый вулкан, а след, оставленный метеоритом… В трех переходах к юго-востоку от нынешнего моего местонахождения.
…Я вновь слышу грохот охотничьего ружья…
…Орудия «Кречета» крушат горы. Вздымаются до туч безобразные грибы взрывов, и темно-бурая пыль застилает небо. Тяжелые двенадцатидюймовые снаряды, начиненные пироксилином, пронзают близкий горизонт, они перемахивают через континенты, и спастись от них можно лишь в самых глубоких, самых древних подземельях либо на других планетах…
Мгновения, мучительные для нас обоих, текли неторопливо, превращаясь в призме субъективного восприятия в годы и десятилетия. Настал момент, когда Мустафе удалось овладеть собой. Ланцет его разума снова стал острым и целенаправленным. Мустафа возобновил вивисекцию моего «я», со знанием дела перебирая запутанные узлы нейронных связей. «Хозяин» смог абстрагироваться, отбросить второстепенное, свой животный страх, в том числе и теперь старался докопаться до главного. Он принял неожиданное решение узнать: какая такая планета плодит опасных уродов, обладающих высокоорганизованным разумом и примитивным, но действенным в условиях Ржавого мира огнестрельным оружием.