Солдаты империи: Беседы. Воспоминания. Документы
Шрифт:
были серийными, рядом, на соседнем заводе, их горяченькими ставили на самолеты и- на фронт. На станции скопилось много неотрегулированных моторов, и стоят без них скучающие самолеты.
Обратились к Стечкину. Он походил по станции, попросил включить один движок, взялся за сектор управления, подвигал, послушал и ушел, ничего не сказав. Работники станции в отчаянии. Хоть они и верили в Стечкина, но что он придумает после такого беглого осмотра? А он через два дня снова появился на станции и так, между прочим говорит:
Вы знаете, тут надо установить определенный порядок регулировки.
Оказалось, довольно простая вещь, но ее в инструкции не было, и все удивлялись потом, как сами, столько неглупых голов, не смогли додуматься. А моторы после этого пошли.
Так бывало не раз – то в двигателе давление масла падает, то клапаны летят. И на каком бы заводе это ни случалось, как последняя надежда, звучало на совещаниях: «Есть такой Борис Сергеевич Стечкин…»
Иногда в Казань по делам службы приезжал кто-нибудь из старых знакомых.
«Во время войны я был у них на заводе, – вспоминает профессор МАИ Г. С. Скубачевский. – Встречаю Николая Филина, брата начальника НИИ ВВС Героя Советского Союза А. И. Филина. Николай бросился меня обнимать:
Глеб, здравствуй!
Поймите мое положение: мне не хочется обидеть Колю, оттолкнуть, но, с другой стороны, за нами следят. Я постарался не придать этому значения, спрашиваю:
Как ты?
А вот мы все здесь сидим. – И показывает: – Вот Жирицкий (я слушал его лекции и сразу узнал его), вон Глушко пошел (так я впервые увидел Валентина Петровича)».
Профессор Е. В. Урмин, ездивший со Стечкиным в 1929 году в США, рассказывает: «Однажды меня вызвали на площадь Дзержинского в иностранный отдел для определения ценности материала, добытого
особым порядком. Был там такой Аграновский, идем с ним, ищем свободную комнату. Открываем одну дверь, смотрю – Туполев! Улыбается, руку протягивает, но поговорить нам не дали».
Известно, что Андрей Николаевич не очень-то жаловал своих «сторожей», защищал товарищей, как и Стечкин, добивался необходимых условий работы, чтоб можно было «доказать» свою продукцию. В следующий раз Урмин, главный конструктор авиационного завода, встретился с Андреем Николаевичем в Омске, куда перевели группу Туполева: «Ему нужно было посмотреть наш мотор М-90, последующую модификацию М-88, на котором в свое время погиб Чкалов. Две тысячи сил- первый советский мотор такой мощности – был на стенде. Туполев приехал со своим помощником Сергеем Михайловичем Егером. Сам все потрогал, пробовал мотор, давал газ – очень любопытный человек».
Объясните, почему мне говорят в наркомате, что М-90 мы все равно строить не будем? – спросил Туполев.
Андрей Николаевич, вы были главным инженером в управлении Баранова,- ответил Урмин.- Я конструктор, мне дали задание, я его выполнил. У вас хорошо получается, скажите об этом Щахурину.
А вскоре состоялся известный читателю разговор генерала А. Е. Голованова с И. В. Сталиным, и Туполев был освобожден.
Давайте захватим его с собой, как полетим в Москву! – сказал своим сотрудникам Е. В. Урмин.
Далее он рассказывает: «Прилетели в столицу из Омска на бомбардировщике ильюшинском ДБ-ЗФ – Туполев, Егер, я и генерал из НКВД. Прибыли на Уланский
Давайте еще раз посмотрим!
Пошли, а там уже другая картина идет. Но он так настойчиво отнесся к этому делу, что нам все-таки прокрутили на узкопленочном аппарате».
Почти на пальцах можно пересчитать всех друзей и знакомых отца, кто не сидел,- говорит дочь
Стечкина Ирина Борисовна. – Архангельский один из немногих.
Александр Александрович Архангельский, многолетний заместитель и правая рука Туполева, сказал мне так:
Я был тогда главным конструктором на 22-м заводе, делал очень актуальную машину, и меня нельзя было трогать. Наверно, это меня и спасло.
Еще не раскрыты все документы того периода, но кое-что, наверно, можно узнать и осмыслить, поговорив с неглупыми людьми.
Лауреат Сталинской премии Первой степени доктор технических наук, профессор, генерал А. Д. Чаромский:
Что инкриминировали? Вам трудно понять. Это была психопатия, сумасшествие, истерика. 37-й год стоил нам нескольких миллионов людей, руководящего состава военной промышленности, науки, конструкторов, значительной части кадрового состава армии. 1937-й год мы в шутку называли «первой победой Гитлера». Поэтому и война в Финляндии так бездарно велась. Может быть, многое было связано с немецкой или английской провокацией. Сталину представляли признания, добытые пятками. В этих признаниях одни готовили террористические акты, другие занимались вредительством, третьи хотели продать Украину капиталистам…
Конструктор мощных ракетных двигателей, установленных на советских ракетах-носителях, летавших в космос, дважды Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии академик В. П. Глушко:
Нелепость и глупость, какие приписывались тогда многим, кого арестовывали… Подготовились к войне с Гитлером так, что сам Гитлер не смог бы столько уничтожить народу, сколько мы своими руками…
Кандидат технических наук К. А. Рудский:
Тухачевский был близок к Рыкову, а тот очень заигрывал с интеллигенцией и учеными. Недаром А. С. Яковлев свой первый самолет назвал АИР – Алексей Иванович Рыков…
Следователь мне говорит: «Ты пиши, главное, пиши! Пиши, что ты – автор «Евгения Онегина» или что хотел убить Сталина. Глупость? Пиши! Без тебя разберутся».
При реабилитации я читал свое дело: я?де такой-то, сидя в своем кабинете (которого у меня, кстати, никогда не было), утверждал акты об авариях самолетов (я никогда по своей должности актов не утверждал), скрывал истинную причину вредительства и покровительствовал врагам.
А ведь после каждой катастрофы при желании можно найти столько виновных! Самолеты научились гонять в хвост и в гриву, не заботясь особо о профилактике, отсюда и столько аварий. А на земле не хватает высококвалифицированных кадров – трудно найти за низкую оплату. И вот в 1937 году мне приписали, что я сознательно покрываю виновных в катастрофах.