Солдаты невидимых сражений. Рассказы о подвигах чекистов
Шрифт:
И однако он решился ненадолго отклониться от прямой дороги, завернуть к Якиму.
Лесник готовился к осенней охоте: сидя на полу, чистил ружье. Заулыбался Медведеву.
— Заходи, заходи, Митрий Николаич! В лесу потише стало, можно и поохотиться. Я тут выследил волчью лежку.
— Спасибо, Яким, не до охоты мне сейчас.
Яким отложил ружье, поднялся:
— Чем пособить, Митрий Николаич?
Медведев рассказал ему о Мише.
Яким подумал-подумал, потом повесил на гвоздь ружье, прибрал масло и щелочь.
— Езжай. Мишку твоего, если он разом с Каменюкой
Миша действительно был вместе с Каменюкой. Выполняя поручение Медведева, он с самого начала боя у переправы ни на минуту не отходил от атамана. Когда же над лесом взвилась ракета — стало ясно, что банда окружена, — Каменюка с небольшой группой ускакал в лес. Миша бросился за ними.
Стремительно уходили они на восток. Вскоре бросили лошадей — пошли, хоронясь, обходя села, перебираясь вплавь через речки, и к вечеру остановились в низкорослом кустарнике на берегу Калитвы. Часть ночи просидели молча, не двигаясь, у самой воды. Никто не спал. Каменюка, маленький, с лисьим лицом, в темноте так и сверлил всех горящими глазками. А едва темнота сделалась прозрачнее, вскочил и погнал их снова, как пастух, впереди себя. Он никому не верил.
Когда повернули на юг, Миша понял, что они идут к Дону, в казачий край.
Дзержинский, возвращаясь из поездки по Донбассу, решил побывать в комсомольском общежитии, известном в городе Бахмуте под названием «Комсомольская коммуна».
Председатель губернской ЧК Петерсон и Медведев отправились туда по приглашению Феликса Эдмундовича. Коммуна размещалась в небольшом одноэтажном здании бывшей духовной семинарии — от губчека ходьбы минут пятнадцать. Всю дорогу Петерсон угрюмо молчал, а у входа остановился и торжественно произнес:
— Прошу тебя помнить, товарищ Медведев, перед тобой Дзержинский! Его перебивать нельзя, как ты это делал в моем кабинете, буквально не давая мне рта раскрыть. Ты опять что-то хочешь сказать?!
Феликса Эдмундовича они нашли в столовой. Его плотно окружили комсомольцы. На другой конец стола были сдвинуты тщательно вылизанные и вытертые хлебом тарелки, — очевидно, только что кончили обедать.
Поверх голов Дзержинский увидел вошедших, кивнул им и продолжал кому-то отвечать:
— Ростки коммунизма повсюду. И в том, что вы, комсомольцы, создали свою коммуну, живете сообща.
— Да, но ведь мы — это не масса, это всего только аппарат губкома! — возразил худощавый юноша с африканской шевелюрой. Медведев узнал в нем секретаря губкома комсомола Сережу Горского.
Дзержинский поднялся и, радостно смеясь, воскликнул:
— Вот что вас огорчает! Да это же чудесно, что вы, руководители, не думаете о пайках и прочих благах для себя лично! Я утверждаю: пойдет молодежь восстанавливать шахты. Без сапог пойдет, раз их нет, товарищ Горский. За вами следом пойдет. Потому что ростки коммунизма живут в вас и в них тоже. И трудностей не бойтесь — без них жить не стоит. Каждый из нас должен жить так, чтобы остаться в памяти поколений рыцарем революции.
Он остановился возле тщедушного всклокоченного паренька, неожиданно мягко спросил:
— Вот
— Пойду! — ответил паренек.
Но тут девичий озорной голосок предательски выкрикнул:
— Борька знаете почему пойдет? Он писателем хочет быть. Он для того только и пойдет, чтоб потом нас описать. Писатель!
Раздался смех. Паренек покраснел мучительно, до слез.
— Ну что ж, — серьезно сказал Дзержинский, — и это тоже чудесно! — И ободряюще кивнул будущему знаменитому писателю, которого тогда еще все в Бахмуте называли просто Борькой Горбатовым.
Все вокруг зашумели, разгорелся спор.
Дзержинский простился с комсомольцами и быстро зашагал по коридору в отведенную ему комнату. Петерсон и Медведев едва поспевали за ним.
Разговор был недолгим, Дзержинский торопился в губком партии. Он присел на застланную серым колючим одеялом кровать, оперся руками, остро приподняв плечи, — и стало заметно, как он устал.
— Жалуется на вас товарищ Петерсон, — проговорил Дзержинский. — Действовали самовольно, поручили операцию человеку, которого вы же сами характеризовали отрицательно…
— Мурзину, — сказал Петерсон, — которого мы давно решили выгнать!
— И в результате главаря банды упустили.
Медведев смотрел в глаза Дзержинскому и молчал.
— Мурзин уволен? — обернулся тот к Петерсону.
— Я прошу Мурзина оставить на работе в органах, — глухо сказал Медведев.
Петерсон удивленно хмыкнул.
— Да. Он ранен. Он действовал смело… Он будет настоящим человеком, Феликс Эдмундович!
Петерсон укоризненно покачал головой, но глаза его ласково смеялись.
— Эх, Дмитрий Николаевич, чекист не должен так быстро менять мнение о человеке.
— А Каменюку я возьму! — проговорил Медведев. — Разрешите только мне действовать в Шахтинском уезде. Он там.
— Оперативные данные? — поинтересовался Дзержинский.
— Да, мне сегодня сообщили.
— Я думаю, мы можем поручить это Шахтинской ЧК, — полувопросительно проговорил Петерсон.
— Я очень прошу поручить мне!
— Вопрос самолюбия? — щурясь, спросил Дзержинский.
— Нет, Феликс Эдмундович. С Каменюкой ушел мой уполномоченный. Почти мальчик. Я… я тревожусь за него… — совсем тихо закончил Медведев, чувствуя, как неубедительно звучат его доводы.
Дзержинский поглядел на Петерсона.
— На вашем месте я бы разрешил. — Быстро добавил: — Однако председатель губчека не я, а вы, решайте сами. — И, прощаясь с Медведевым, сказал ободряюще: — А все же банду взяли, уезд очистили — хорошо! Теперь новые задачи и у страны, и у нас, чекистов. Пора думать об этом. Пора! — Взглянув на часы, заторопился к выходу, уже в коридоре на ходу надевая шинель. Петерсон поспешил за ним.
Весь сентябрь и октябрь в Шахтинском уезде шли розыски Каменюки. Не было никаких известий и о судьбе Миши. Но присутствие Каменюки ощущалось. В окрестных поселках стала пошаливать банда, которой командовал атаман по прозвищу Ленивый, побывавший до того под Харьковом и на Старобельщине, давний приятель Каменюки.