Солдаты последней империи (Записки недисциплинированного офицера)
Шрифт:
— Там баба голая гуляет по плацу.
— Вязать пробовали?
— Она вся склизкая, не дается — царапается.
— А за волосы?
— Прическа короткая.
Мне стало интересно.
— Так возьмите одеяло, заверните в него и несите сюда.
Занесли, бросили в клетку, закрыли дверцу. Она — сразу к решётке, только что зубами за прутья не кусает. Включили воду, мои помощники стояли наготове со шлангом. Давление воды отбросило её к задней стенке. Та была выкрашена серебрянкой на солярке, чтобы мазалась. Когда человек испачкается такой краской, она не отмывается и чернеет. Ходит как негр. К утру нужно было бабу выпустить — ей на раздачу,
— Не выйду!
Я — на солдат:
— Одевайте на неё шинель и выкиньте её отсюда!
На плацу уже шёл развод. Люди стали свидетелями невиданного зрелища. В кои-то веки в комендатуру не затаскивали, а пинками выбивали оттуда. Наконец выпинали. Баба ломится в дверь, плюется в глазок:
— Пустите, сволочи!
Наконец опомнилась, гордо вскинула голову и пошла по плацу. Через пятнадцать минут меня вызывает начальник политотдела.
— Что вы наделали?
— Срок задержания истёк. Два часа как неопознанной, для установления личности. Хотите, чтобы она меня к прокурору таскала?
— А одежда?
— Я ей предлагал х/б, солдата посылал в общежитие за вещами.
В общем, закосил под дурачка, выкрутился. В обед на раздаче она меня уже херами обкладывала. Я потом недели две боялся есть, думал она мне что-нибудь подсыплет.
Среди военторговских были и отпетые. На почве ревности одна повариха засадила разделочный нож прапорщику в печенку. Тот скончался по дороге в госпиталь. Её судили, но так как она оказалась беременная и в состоянии аффекта, то отделалась лёгким испугом. Уехала в свой Балашов Саратовской области с бастардом на руках.
В учебном караульном городке имелся макет огневого сооружения. Макет оказался вполне пригодным для утилитарных целей — солдаты туда таскали баб. Как-то прапорщик Файков заметил в сооружении подозрительный свет, начал ломиться. Солдаты бросились в амбразуру и вылезли наружу, а бабе, как Анке в анекдоте, помешал таз. Она орёт:
— Вытащи меня!
Однако бдительный прапорщик проявил солдатскую смекалку и сообразительность (такое мясо в руки пришло), стащил с неё трусы и трахнул. Затем оказал помощь. Ей — ничего, только соски пообдирала о цемент.
Подобные случаи были нередки. Одну подругу драли в вагончике, потом солдаты что-то не поделили между собой и подрались. Она плюнула на них, открыла дверь и ушла. А так как дело было зимой, в пургу и мороз, она, пьяная, потеряла направление, пошла не в сторону городка, а в степь и замерзла. Солдаты об этом и не знали. Утром нашли труп, подвели под групповое изнасилование. Сержанту — «вышка», сидел у нас на «губе». Шлепнули его, наверное, хотя парень был неплохой; помню, всё время плакал.
С бабами из военторга я провернул не одно общее дело. Консервированную конину по 35 копеек за банку продать нашим было невозможно. Оставались казахи. Повёз в пустыню продавать. На нас нахлынула эта орда, боец в кузове поднял цену с пятидесяти копеек до рубля. Орда не уменьшилась. Он сгоряча повысил до трёх рублей. Орда схлынула. Остановились на полутора. Я привёз девкам плащ-палатку денег. Дождались, когда уедет мотовоз, закрыли магазин, всю ночь считали.
В другой раз не хватило 10 тысяч порожних стеклянных банок. Я — к «губарям»:
— Тысяча банок — и ты свободен.
Наносили за день, ходили с автоматчиком и собирали. Я всех амнистировал.
Старшина военного городка пожаловался:
— Не хватает ложек.
Послал людей по свалкам (солдаты
Женщины на военной службе
Женщины в подавляющем большинстве равнодушны к военной форме и воинским званиям. Я встречал только одну женщину-прапорщика, гордившуюся своей формой. Все её за дуру считали. Обычно форму надевали через дичайший ёб. Понять их можно — любая женщина, даже неохватная «мамка», хочет выглядеть хоть чуточку сексуальной. Некоторые, в целях экономии, зимой носили форменные юбки, чтобы штатские не протирались. Но шинели — никогда.
Раз на развод посгоняли бабьё. Плац задрожал. Девочки-связистки — ещё ничего, тоненькие, как тростинка. Но сам начальник смены ефрейтор Тома (она же «Попона») — лет пятидесяти, килограмм 150 живого веса, ножки коротенькие… Или Женя Уманец из продслужбы — 30 лет, 120 кг, 8 подбородков. Их же ни в длину, ни в ширину не построишь. В батальоне звероподобных сверхсрочников ещё можно распихать по шеренгам, а этих куда? И командир не удержался, так что папаха поползла.
— Сними (форму — Ред.) к ебени матери! Чтобы я ни одной не видел!
На этом эпопея кончилась. А как готовились! Выдавали трусы по колено. Женщинам денежная компенсация за форму не полагалась — сержантский и рядовой состав. На Тому трусов не нашлось.
— Нет.
— Как это нет? А той — есть.
— Бери двое.
— На развод не пойду.
Прапорщик был вынужден ездить по магазинам, искать 62–64 размер, менять.
Эта мужественная женщина возглавляла в полку кассу взаимопомощи. Вырвать у неё деньги было невозможно, конфеты начинали носить за месяц до отпуска. На службу она пошла поздно. Обычно женщины служили до 45, а ей уже 49, и до пенсии надо было ещё дотянуть, да притом, что командир полка мог своей властью уволить. «Рубилась» она жестоко, «шестерила» мрачно, таскала девок-связисток за волосы.
— Проститутка! Почему опоздала на 2 часа на смену?
— Проспала.
— С кем ты спала?!
На солдата:
— Кастрирую!
При всех проблемах с занятостью, жён офицеров на работу в воинские части старались не принимать. Они оставались безработными, им создавали альтернативу. Женщины, служившие в войсках, штабах или управлениях составляли особую категорию. Все они были «блатные». Перед ними стояли две основные задачи: первая — выйти замуж, вторая — чтобы мужа не отбили. Я знал одну стерву, заведующую библиотекой, которая до тридцати лет замуж не выходила, пока не достоялась в очереди за мужьями до подполковника, заместителя командира части.
Некоторые начинали круто. Плишкина ворвалась в часть, совратила секретаря парторганизации, одного майора. Однажды он поехал на рыбалку майором, а вернулся капитаном — утопил в Сыр-Дарье УАЗик. Понизили в звании по телеграмме Главкома. Год проходил капитаном. Но Плишкина не рассчитала — жена мужа отбила. После этого соискательница на некоторое время затихла, пока не встретила другого майора и не забеременела от него. Так Танька осталась с ребёнком, а сожительствовать с прапорщиками она брезговала, хотя, по большому счету, совращать получалось только их. Отбить офицера у жены было трудно. На почве взаимной неприязни к «военторговским» женщины из штаба опасались ходить в офицерскую столовую — боялись, что их отравят. Брали еду с собой или ходили в продслужбу.