Солдаты последней империи (Записки недисциплинированного офицера)
Шрифт:
Редкие спасшиеся вынуждены были искать самые недоступные убежища. Как-то начхим полка, протравил брошенную шахту хлор-пикрином на предмет истребления расплодившихся в подземельях собак. Каково же было наше удивление, когда из-под земли выбралось и бросилось врассыпную несколько грязных, оборванных людей. Солдаты поймали одного, по ошметкам военной формы опознали строителя-среднеазиата.
— Ты кто?
— Салябон.
— Что здесь делаешь?
— Льомом били, — и показывает скрюченные разбитые пальцы.
Зимой строители жили в сорока местных палатках, где стоял лютый холод, а полевые кухни у них работали на солярке. «Деды» и «паханы» теснились вокруг
Это была уже не «дедовщина», а неизвестно что. Мы солдат пугали: — Будешь плохо служить, отправим в стройбат. Я впервые видел прапорщика — замполита роты. Встречались и ротные командиры — прапорщики. Кто был бригадиром в зоне, оставался бригадиром и в отряде. Были целые городки строителей: «чеченские», «армянские»… Те же «зоны», только без колючей проволоки. Одного солдата-строителя, лет двадцати шести, пускали в бассейн для офицеров только потому, что он весь, от ногтей до ногтей, был обколот. Даже бабы из военторга приходили смотреть. Особенно их поражало изображение мухи на члене. Что она символизировала, я, по наивности, до сих пор не знаю, но бабы были ушлые и шалели. Было только одно условие: чтобы купался голым. С ним в обнимку и снимались. К слову, порядок в бассейне удалось навести только тогда, когда заведовать им поставили двух чеченцев из самых отпетых. Ночевать в казарму они все равно не ходили, в столовой не питались, честь не отдавали. Один из них носил фамилию Гилаев, может родственник? Физрук — расстрига нашелся, предложил им:
— Чем вам в тюрьме сидеть, лучше заведуйте бассейном.
Они навели порядок, нагнали строителей, сделали ремонт. Теперь на входе сидел солдат и сверял фамилии посетителей с мифическим списком участников соревнований. Всех непричастных и непонятливых вышибали с применением грубой физической силы. Чеченцы даже не давали себе труда материться. Блядей из военторга запускали только после отбоя, требуя едва ли не санкарту. Благо, чеченцы брезгливы: в воду не войдешь, пока не осмотрит фельдшер и не пройдешь через душ. Осенью нагрянула комиссия и бассейн закрыли за перерасход питьевой воды. Как-будто можно наливать в него воду из очистной станции.
Как-то зашел в «тифозный барак»; лежит один с гепатитом, весь желтый. На столе вместо лекарств — кусок ракетного кабеля СМКПВБ. На оплётке ножом вырезано «Партполитработа». Нам сдался один строитель-грузин.
— Я зарезал одного.
— Как зарезал?
— Ножом.
— А чего к нам пришёл?
— Далеко, домой не дойду, а эти зарежут. Лучше к вам.
Звоню в прокуратуру, те — ни в какую:
— Ты хочешь навесить на меня эту хуйню? Выкинь его с площадки. Ещё раз возьмешь не нашего — приеду с проверкой.
Его еле выбили из камеры, цеплялся руками за решетку. Пробовали прижать дверями. Потом он прятался за баней. Когда выгнали за стрельбище, пошел на звук поезда. Мы ему ещё дали булку хлеба, чтобы не сдох. Вообще, народ был паскудный.
В системе было что-то «энкаведешное». Сначала отбивали почки, затем тащили в санчасть лечить, хлеб давали, воду. Я сейчас удивляюсь, зачем? Теперь бы они мне были на хрен нужны. Тогда мы все: я, прокурор, Язов, Горбачёв пребывали в одной системе и были скованы её цепями.
Власть
Я вкусил такую власть, какой в мои годы не было и у Наполеона. Не мог только расстреливать,
Я был, что называется, дитя системы. Стою у КПП пятнадцать минут, и все это время площадка, как вымерла, только глаза из-за дверей блестят. Голос у меня был звероподобный, достигал котельни на противоположном краю площадки.
— Иди сюда, мудак.
У них и мысли не возникало, что он не мудак, не говоря уже о том, чтобы не идти.
— Давай ремень, и айда в комендатуру, я потом подойду.
Без ремня и военного билета он уже не человек. Я вкусил и понял, что мне это не интересно.
Племя младое, незнакомое…
… и наглое. Комсомольские работники отличались особым «шаровством». Чем занимался секретарь комсомольской организации? Устраивать пикники, как в других местах, им не доверяли, у нас их устраивали прапорщики. Раз доверили им поставить памятник «Боевой путь части». Солдата в каске сразу окрестили Иваном Ивановичем. Его дебильная морда поразительно напоминала предыдущего командира полка, Рокотова Ивана Ивановича. Откуда-то притащили и пушку «сорокапятку». С этого и началось. Каждую ночь её стаскивали с пьедестала, и солдаты-«первогодки» катали на ней «дембелей» по плацу. Писали на стволе «ДМБ-85» и «Вася — член». Когда пушку в очередной раз утром обнаружили у столовой, я поставил задачу прапорщику:
— Товарищ прапорщик, идите сюда. Почему пушка стоит возле столовой? Если ещё раз будут кататься на пушке — уволю к ёбаной матери!
Легко сказать «обездвижить пушку», но как? Забетонировать — пропадет вся красота. Заварить колёса, — так они МАЗы заводят с толчка. Взвод ставит машину под уклон и толкает. Также заводили и трактора, думаю, что могли бы и танки… Вы никогда не догадаетесь, какое решение было найдено. Простое до гениальности — пушку покрасили серебрянкой, чтобы солдаты на неё не садились.
Замполит полка Дьячков не выговаривал букву «л» и вместо неё произносил «в»: «вампочка-кивоватка». Его идиотизм выражался ещё и в том, что он учился в ВПА им. Ленина заочно. Там пять лет изучали марксизм-ленинизм. Мой замполит Борис Лопаткин — «Бен» — чем-то напоминал фельдкурата Отто Каца. Во время службы «полевой обедни» ставил пластинку «Малая Земля», размером напоминавшую диск культиватора — 45 минут каждая сторона. Солдаты сладко спали под мерный шум. Когда его заставляли «читать проповедь» — устраивать политзанятия, он не утруждал себя конспектом — читал прямо из журнала «Коммунист Вооруженных Сил». Солдата, додумавшегося спросить, сколько немецких дивизий насчитывалось на Восточном фронте, лупил указкой по голове. Форму презирал, рубашку не стирал, обувь не чистил, погоны на плечах загибались крылышками. Однажды замполит части застал его пьяного, спавшим на кровати в каптёрке.
— Как Вам не стыдно, товарищ Вопаткин!
— Я не Лопаткин, я — «Беби».
Родом он был с Дона и люто ненавидел политработу, замполитов и, кажется, саму советскую власть, что и не удивительно. Спустя два года пребывания замполитом роты, был направлен на повышение на капитанскую должность, замполитом в учебную батарею.
Подобную ненависть к советской власти у политработников я встречал часто. Ещё в годы моей солдатской службы, наш завклубом, родом из западной Белоруссии, при каждом удобном случае живописал, как им жилось при «панах».