Солдаты последней империи (Записки недисциплинированного офицера)
Шрифт:
— Я и так от «тройника» рыгаю.
Как и во всяком медучреждении, алкоголики быстро отходили от интоксикации и начинали рыскать в поисках спиртного и харчей. Кормили скудно. Хуже всего приходилось яйцеголовым. Их объедали, отнимали личные вещи и продавали санитарам.
— Ждем этого санитара ебучего, слюну глотаем, а этот ходит — чертежи показывает.
«Папа» Синицин после третьей лёжки на свидании с женой взмолился:
— Забери меня отсюда, или я сопьюсь окончательно.
Представьте себе, что происходит в организме, когда с одной стороны таблетки, а с другой — алкоголь. «Папа» даже пить перестал. Попадали в ПСО и непонятые юмористы. Зам по вооружению Мильков
— Что Вы здесь делаете?
— Домой иду.
— Давайте, я Вас на машине подвезу.
— Ёб твою мать, когда же ты машину купил, я и не знал.
— Тёща подарила.
— Вы пока садитесь в машину, а я сейчас подойду.
Польщённый вниманием подчиненного майор садится, ждет «Федоса». Тут появляется владелец машины, еблан невъебенного размера:
— Какого ты хуя залез в мою машину?!
— Иди на хуй!
Слово за слово, началась драка. Майора с трудом вытащили из машины, вызвали милицию. А прапорщик все это время из окна с восторгом наблюдал за происходящим, хихикал и потирал руки. «Федоса» ни за что — подумаешь, пошутил человек — сдали в дурку. А он не был пьяницей, попал не в свою компанию. Обстановка там для такого человека гнетущая. Как рассказывал нам Куршев:
— Там было ничего, пока не подошел ко мне один хмырь и не спросил: «А что будет, если я тебе в ухо заточенный карандаш воткну?»
Если бы на месте яйцеголового был «папа» Синицин, он бы ему этот карандаш воткнул в зад.
Треть нашей части прошла через ПСО. Наши пациенты отличались особым цинизмом и стойкостью к психиатрии. В истории ПСО было два побега и оба совершили наши доблестные офицеры, лейтенанты Куршев и Галкин. Куршева, как известного рационализатора, сдали, наконец, в «дурку» после того, как он едва не сжег ВПК. Раскалил ацетиленовой горелкой вал докрасна и вылил на него салидол. Масло загорелось, а в это время Куршев с ловкостью факира насадил на вал шкив, внутренний диаметр которого был в два раза меньше вала. Все вспыхнуло, в т. ч. и сам Куршев. Он спасся тем, что прыгнул в ванну с водой, а горящих солдат-помощников ловили по всему БПК и тушили мокрыми простынями. Машинный зал едва не выгорел дотла. Был Куршев под два метра ростом, с лошадиным лицом. Обратишься к нему:
— Анрюша!
Медленно оборачивается:
— Ги… Ги… Ги…
Кто бы подумал, что за внешностью дебила скрывается недюжинный талант агитатора. Куршев в ПСО подучил «буйных»:
— Выломайте решетку, а я сбегаю за портвейном.
Те за ночь вышатали решетку, портвейн он им принес, но назад в палату не вернулся. Куршев знал: обмани товарищей — прибьют, в ПСО долго не держали, две-три недели, и обратно на БД. В ПСО был только один ветеран, сидевший уже лет шесть. Прежде был нормальный офицер, пока не вздумал купить машину. Тёща выслала ему недостающие деньги, тысяч пять, оригинальным способом — посылкой в жареном гусе. Почта работала исправно, посылка плелась до Ленинска больше месяца, и гусь, естественно, завонялся. Получив такой подарок, наш офицер его сразу выбросил на мусорку, даже не занося в квартиру, проклиная на чем свет стоит и посылку и тёщу. Вскоре вслед за посылкой приплелось и письмо из Удмуртии. В нем тёща с гордостью сообщала о своем подарке зятю и спрашивала, как дошли деньги. Того хватил удар. Он перестал реагировать на окружающих и только звал гусей.
— Гуси, гуси. Га-га-га.
Так как он был безвредный, и жена от него отказалась, его держали в ПСО.
Лейтенанта Галкина заперли в ПСО после того, как комиссия,
Сам Логвинов, начальник ПСО, тоже закончил плохо. Непрерывное общение со скорбными повлияло на его рассудок: дома он завел восемь собак, над которыми производил физиологические опыты по методу Павлова (например, перерезал горло, чем ввергал в ужас соседей). Когда его наконец хватились на службе и выслали патруль из комендатуры, Логвинова обнаружили спрятавшимся под кроватью, откуда он никак не хотел вылезать и кричал на собак: «Кыш!». Его, как кота, выбили из-под кровати шваброй и сапогами. Логвинова свезли в Москву в клинику Бурденко на опыты.
С началом перестройки ПСО потеряло своё зловещее предназначение — быть на службе армейского правопорядка. В начале 90-х его расформировали, всех отвезли в общий дурдом в Кзыл-Орду.
— Что? Ни хуя себе дурной — от армии хочет закосить? Пусть служит!
В казахском дурдоме народ перестал чудить.
Полевой банк Министерства обороны
Финансовый аппарат части состоял из трёх человек: начфина, бухгалтера и казначея. В отличие от гражданского кассира, последний имел право не только выдавать деньги, но и давать в долг до получки. Он же закрывал денежный ящик полка, хранившийся обычно возле боевого знамени части.
Мои «хлопцы», два автоматчика, сопровождали и полкового кассира. Ездили километров за пятьдесят и возили значительные суммы: на двести человек, в среднем, по четыреста рублей. Я их инструктировал по-своему:
— Видите прапорщика? Это кассир. Не дай Бог возникнет соблазн урыть с мешком. Я из-под земли найду! С секретным документом будете убегать на финскую границу. Года за полтора дойдете…
Начальник штаба ужасался:
— Чему ты их инструктируешь?
Кассир как-то признался:
— Я сначала боялся с ними ездить.
Потом он уже в Джусалы заезжал — пива попить, а тех хлопцев оставлял сторожить мешок.
«Восточное отделение Госбанка» находилось на 32-1 площадке и обслуживало потребности десятка окрестных площадок. В одной комнате кабинет начальника, в другой — бухгалтерия, в третьей — за железной решеткой мешки и ящики с деньгами. В нормальных банках их хранили в сейфах, из Госбанка они поступали в мешках, но мышей-то все боятся. Ушлые прапорщики-финансисты приспособились складывать их в подходящие железные ящики из-под н/з, ЗиПа, патронов. Неприкосновенный запас денежных средств хранился в специальных, как-будто литых из железа ящиках.
В каждом ящике, под красной мастичной пломбой с изображением герба СССР и надписью «Госбанк СССР», — миллион.
Деньги предназначались на случай войны, если эта часть страны будет отрезана. Их запаса должно было хватить на несколько лет.
Попасть в этот «гохран» никаких проблем не составляло. Товарищ водил меня посмотреть на деньги.
Оказалось, что миллиард украсть нельзя. Это полтора километра сотенных бумажек, два вагона денег. А миллион — легко. Небольшая куча денег, пол-мешка сотенных, одному человеку унести — нечего делать. Отправка старых купюр в Москву составляла проблему. Учёт был строгий, поэтому воровали по-другому.