Солдаты последней войны
Шрифт:
Катя успокаивалась и уходила. А потом все начиналось сначала. И я думал, насколько человек небрежен к своей жизни, если не способен ценить в ней маленькие радости. Лишь большое горе.
Этим вечером я как всегда неспешно шел домой. Столица кипела вечерней жизнью. Широкополые шляпы, импортные костюмы, белые отутюженные воротнички и блестящие туфли выходили из шикарных авто, небрежно хлопая дверью перед носом у спешащего с работы народа. Они гордо шествовали мимо протянутых морщинистых рук, просящих милостыню. Возможно, это были руки, когда-то державшие воевавшие с фашизмом. Возможно, перевязывающие раны солдатам.
Поскольку дома меня никто не ждал, я решил заглянуть в пивной ларек, где торговал несостоявшийся космонавт Юрка Гагарин.
– Давненько ты не заглядывал, – он крепко пожал мою руку.
Юрка заметно осунулся и похудел. Его руки слегка дрожали, когда он – по установившейся уже традиции – открывал бутылку «Студенческого». Неужели он запил? Этого еще не хватало.
– Как ты? – просто спросил я, сделав большой глоток.
Он так же просто ответил.
– Мать померла.
Я хорошо знал, что бывает, когда уходят родители. Когда так буднично, полушепотом говорят: померла… Значит боль везде. Значит боль победила разум, парализовала чувства. И человеку еще предстоит долгая и изнурительная борьба с этой всепоглощающей болью.
Юрка вытер рукавом свитера мокрые губы.
– Вот и все. Один-одинешенек. На всем белом свете.
– Она болела? – я попытался вернуть его к каким-то реальным вещам.
– Да… Болела. Да померла не от болезни. Сердце не выдержало, когда библиотеку, в которой она проработала более четверти века отдали под казино. Вышла со всеми сотрудниками, одни бабы, встали у двери, чтобы не пустить этих бандитов. Простояли на морозе часа четыре, все разбирались. А потом эти мрази еще спецназовцев пригнали. В масках, с автоматами и дубинками. Это против старушек-то… У библиотеки она и упала. В больницу везли – еще жива была. А там… То ли нужного лекарства не оказалось, то ли нужных врачей. Добили они ее, в общем… Знаешь, я понял, неугодных проще всего добивать в больницах. Даже ничего особенного и не нужно делать. Просто, чтобы ничего не делать… Кира, не попадай никогда в больницу. Как друг тебе говорю. В родных стенах гораздо больше шансов выжить.
Ни один мускул не дрогнул на его лице. Он произносил слова отчетливо, спокойно и тихо. Словно это и не его горе. Словно он бесчувственным журналюгой вещал с телеэкрана еще об одной трагедии нашего бытия. Его выдавали только глаза. Огромные, синие, они светились в темноте такой злобой и ненавистью, что я невольно вздрогнул.
– Как ты теперь, Юрка? – я положил руку на его широченное плечо.
– А ты думаешь, как? – он со всей силы сжал кулаки. – Космонавтом я не стал. Мать у меня сгноили. Я – всего лишь одинокий и опустившийся торгаш. Что мне – сидеть и ждать, когда прибьют и меня?! Ну уж нет! Такой радости я никому не доставлю! И не буду хныкать в ожидании очередной подачки. А значит и продаваться мне некому и незачем. Как я буду?.. Можешь не сомневаться – буду.
Я и не сомневался. И был за него спокоен. Уж он не пустит свою жизнь наперекосяк.
– Ну, бывай, Гагарин, – я уже собрался уходить, но он меня остановил, резко вскочив с места.
– Да, кстати, не хочешь себе взять?
Только сейчас я заметил маленький
– Сам пришел. Весь продрог от холода, но ни разу не пискнул. Он, похоже, немой. Жаль зверя. Я бы с удовольствием к себе взял, да у меня слишком нервная псина. Котов на дух не переносит. Может и слопать при случае. Ну, так как?
Я осторожно взял котенка. Теплый и мягкий, он с надеждой смотрел в мои глаза. И молчал.
– Возьму, конечно. Я ведь тоже – один. Как и он. Да, кстати, как его зовут? – я кивнул на котенка.
Юрка пожал плечами.
– Не успел придумать. А он ведь немой, сам не представился.
– Значит будет Шарик.
Впервые за вечер Юрка широко улыбнулся. Светлой и открытой гагаринской улыбкой.
– Шарик? Не собака ведь…
– А кто тебе сказал, что котов нельзя называть Шариками? Смотри, какой он кругленький. К тому же, не так давно познакомившись с одной мерзкой псиной по имени Сталлоне, я дал себе клятву назвать свою будущую собаку Шариком. С собакой у меня не получилось, а вот с котом…
– Все верно… Шарик… Классное имя. Пусть будет Шарик… Правда, это девочка…. Но в конце концов – есть же девочки Саши и Жени. Так?
Теперь улыбнулся я. Правда, такой улыбки, как у Гагарина у меня не получилось. На такое способен лишь тезка первого космонавта. Жаль только, что он так никогда и не повторит его подвиг.
Одной рукой я держал Шарика, а другой пытался безуспешно открыть дверь. Оказалось, что она не заперта. Вот ерунда, неужели я стал настолько рассеян, что уже забываю запирать собственную квартиру? Но едва переступив порог, я сразу же сообразил, что здесь кто-то есть.
В моем доме пахло мятой, апельсинами и зимним вечером. В моем доме была Майя. Я не включал свет и не видел ее. Но это я знал наверняка.
Привыкнув к темноте, я увидел, что она лежит на диване. Свернувшись в клубочек и подложив ладошки под голову. Она спала. Я не зажигал свет, словно боялся, что вместе со светом Майя исчезнет, испарится, вновь превратившись в мираж. Я боялся дышать, чтобы не разбудить ее, словно с ее пробуждением мои иллюзии вновь развеются. А она проснется и тихо скажет: «Ну, мне пора…» Я просто сел на краешек дивана, у ее ног. И смотрел на нее. На моих руках спал котенок. На моем диване спала Майя. И это казалось настолько неправдоподобным, что мне стало страшно.
Иногда фары проезжающих за окном автомобилей на мгновение освещали ее лицо. И все проиходящее становилось реальностью. Но затем комната снова погружалась в темноту.
Она проснулась внезапно. И мы долго смотрели друг на друга в темноте, не зная, что сказать.
– Ты больше не исчезнешь? – я прикоснулся к ее рыжим волосам, разбросанным по подушке, теплым ладоням, словно пытался убедиться, что она настоящая.
– Я больше никогда не исчезну.
Она приподнялась и со всей силы обняла меня за шею. И наткнулась на Шарика. Я включил свет.
– Какая прелесть! – улыбнулась Майя. – Как его зовут?
– Шарик. Правда, сразу предупреждаю, что это – кот, а не собака. И девочка, а не мальчик.
Майя взяла в руки рыжий комочек. Котенок благодарно лизнул ее ладони. Они сразу же понравились друг другу.
– Ну же, привет, Шарик! – Майя погладила его по взъерошенное шерстке.
– Он тебе не ответит. Он счастливее всех нас, потому что умеет молчать. А значит все невзгоды и несчастья умеет переживать молча.
– А радости?