Солёный арбуз
Шрифт:
Человек пятнадцать, и среди них женщины с набитыми мешками, предназначенными для базара, рванулись к машине, окружили шофера, тараторя, размахивая руками и зажатыми в кулаках цветными бумажками, доказывали, что каждому из них необходимо быть в Абакане.
Букварь тоже подскочил к машине, но его тут же оттеснили движущиеся локти и мешки: причины назывались весомые и серьезные, такие, что Букварю затея его показалась смешной и детской, и он отступил от машины на несколько шагов.
Шофер выслушивал торопящиеся, конкурирующие друг с другом крики с выражением усталого человека, которому хочется послать всех этих мешочников подальше.
— Здравствуй! Ты в Абакан?
— В Абакан... — растерялся Букварь.
— Садись... Садись...
Уже в кабине, нагретой солнцем, пахнущей машинным маслом, Букварь, не успевший опомниться, услышал, как шофер ответил регулировщику:
— Везу морские торпеды. Прикрыты брезентом. Можете посмотреть, взрываются от детонации...
Регулировщик подумал, махнул рукой, и машина въехала на бревна парома. Канат заскрипел, стальной и старый, и Туба лениво стала бить паром в деревянные бока.
— Ты что, меня не узнал?
— Нет, — сказал Букварь. — Не узнал.
— А я тебя сразу... Я людей хорошо запоминаю...
— Я очень рассеянный, — начал оправдываться Букварь.
— Правда, ты тогда лежал на животе, Дьяконов растирал тебя коньяком, мы заглянули на секунду, и ты меня не мог запомнить.
— Ну, как Дьяконов?
— А что Дьяконов? Дьяконов у нас...
Шофер замолчал, замолчал надолго, он молчал на пароме и после того, как машина по мокрому Муринскому съезду въехала на колдобистую и пыльную абаканскую дорогу. Он молчал, и Букварь понимал его: шоферу было не до разговоров, он вел машину с красными флажками, и в кузове ее лежали морские торпеды, взрывающиеся от детонации...
Букварю доставляло наслаждение смотреть на сосредоточенное скуластое лицо шофера и на его руки, мускулистые, напряженные и в то же время играющие черной баранкой. Когда машина крутила по стремительным петлям узкой дороги, Букварю хотелось, чтобы подстерегла их сейчас какая-нибудь опасность, после которой ему и шоферу пришлось бы вытирать холодный пот с лица и выражать настоящие мужские чувства короткими междометиями.
— А что ты потерял в Абакане?
— Мне нужно купить соленый арбуз, — сказал Букварь. — Есть очень хороший человек, и ей... ему надо подарить соленый арбуз.
— А-а-а, — протянул шофер, — понятно.
Рожью, пшеницей, кукурузой зеленела вокруг Минусинская степь, высылала рыжих сусликов дозорными на горячий булыжник дороги. Букварь не был в этих местах давно, месяца два, и смотрел с жадностью на степь и на желтую линию трассы.
Двигались экскаваторы, скреперы, бульдозеры; двигались, урчали, ревели; их были десятки, спокойных и упрямых стальных машин. Воскресная смена вела наступление на первой сотне километров трассы, прилизывала желтую спину насыпи, готовила ее принять шпалы, рельсы, клала бетон в секции труб и мостов, собирала серые блоки первых пристанционных сооружений, вокзалов и пакгаузов. Здесь уже не ковырялись люди кустарным способом, как на Канзыбе, здесь уже наступала техника, умная и мощная. Но когда-то и здесь были первые, была своя Канзыба. Машина пролетала все новые и новые участки, и Букварю казалось, что весь громадный механизм стройки движется в едином ритме, и ему ничего не стоит справиться с Саянами, с тайгой и горами, с десятками таких Саян. И от сознания этой силищи,
— У, черт! — выругался шофер.
Машина резко дернулась. Букваря толкнуло вперед. Он инстинктивно уперся руками в металл, и лицо его оказалось в сантиметре от ветрового стекла. Букварь увидел, как по дороге, совсем рядом от врывшихся в пыль колес, проскочил серо-рыжий дикий козел и как солнце блеснуло в его рогах. Козел скрылся в кустах, и Букварь вспомнил о морских торпедах и почувствовал, что лоб его покрывается холодным потом. Он перевел взгляд на шофера, но тот был спокоен, лицо его выражало только сосредоточенность, и напряженные руки играли черной баранкой. «Вот человек!» И Букварю снова стало радостно и оттого, что рядом с ним сидел такой человек, и оттого, что сам он ехал в машине, которая везла по Саянам «веселые» вещи.
— Ты помнишь Кустова?
— Кого-кого? — спросил Букварь.
— Ну, того, чью записку ты передал Дьяконову.
— А-а-а, Кустова... Знаю только по фамилии...
— Сняли его.
Букварь подумал, что и он, может быть, причастен к этому «сняли его», и, застеснявшись, решил перевести разговор на другую тему Он спросил:
— Где вы сейчас стоите?
— Между прочим, — шофер повернул лицо, — на Канзыбе, возле той самой охотничьей избушки, где вы жили. Нам нужно рвать прижимы — три маленькие скалы и одну большую у Канзыбы.
— Какую-какую? — заволновался Букварь. — От нее ничего не должно остаться...
— Где она?
Шофер стал объяснять, и из его слов Букварь понял, что взлетит на воздух скала под названием «Тарелка». «Значит, так. Значит, полечит к черту все, что есть на этой скале, и от Кешки ничего не останется, даже тех слов...»
— А Кустова сняли... Было шумное партсобрание... Дьяконов выступал... Так и записали: «За неуважение к людям...»
«Значит, ничего от Кешки не останется?»
— Дьяконов своего добьется... Он такой...
— Что? Какой? — рассеянно спросил Букварь.
— Такой! — Лицо шофера вдруг стало сердитым, словно Букварь спорил с ним и не принимал во внимание совершенно очевидные истины. — Однажды, еще у Каспы, все было готово к взрыву, и запалили бикфордов шнур. Сидели в укрытии и вдруг увидели: несется по площади машина, прямо на заряды. Кричали ей вслед — ничего! Тогда Дьяконов выскочил из укрытия и бросился к шнурам. Один заряд все же не успел... Грохнуло! Шофер остался жив. Он остановился: увидел Дьяконова... А Дьяконов лежал месяца два... И еще... А ты говоришь!
— Я разве говорю...
Под колесами машины бежал уже асфальт, и справа между ветками сосен, пригревшихся на песочных холмах, голубел Енисей.
— Теперь застрянем, — вздохнул шофер, — теперь помучаемся.
— Тут же до Абакана рукой подать...
— Ага. Только два парома трудятся. Через Енисей и через Абакан. И у каждого парома очереди машин. Каждая километра в три.
Внизу, у зажатого скалами Енисея, Букварь увидел длинную цепочку машин, игрушками расставленных на серой блестящей ленте. Игрушки выстроили «для мебели», в них никто не играл, и Енисей на них не обращал внимания. Часа через два Букварь увидел новую очередь машин, и теперь игрушки заскучали у бурой воды Абакана. Слева громоздился над рекой строящийся мост, и Букварь снова подумал о том, как нужна в этом крае их дорога.