Соленый ветер. Штурман дальнего плавания. Под парусами через океаны
Шрифт:
На этот раз наше плавание не было так счастливо: нас одолели штили. В надежде на прибрежные бризы мы держались не дальше пяти-шести миль от кавказского берега, но и бризы были так слабы, что наш ход редко достигал пяти узлов. Только от Новороссийска, когда повернули уже на запад, мы получили довольно свежий зюйд-вест, заставивший нас лавировать, делая один длинный и один короткий галс.
На этом переходе наши выпускники совершенно самостоятельно, хотя и под наблюдением моих помощников, командовали вахтами, и неплохо. Самым внимательным и понимающим, так сказать, душу парусного дела оказался выпускник Одесского училища Федертман, самым старательным, но самым рассеянным — Шадурский.
Совершенно ясные, безоблачные
На Севастопольский рейд пришли под вечер 7 сентября. Тогда далеко еще не на всех судах был установлен радиотелеграф, не было его и у нас, но мы еще из Батума запросили по телеграфу разрешения у командира Севастопольского порта стать на одну из бочек для военных судов и получили ответ с указанием номера бочки в Севастопольской бухте.
Подходя, мы увидели семь или восемь крупных судов — линкоров и крейсеров, стоявших на расположенных в линию бочках. Легкий попутный нам зюйд-вест повернул их всех почти перпендикулярно нашему курсу. Нумерация бочек шла от входа, и наш 15-й номер лежал в глубине бухты.
Наш клипер изумительно слушался руля, а направление ветра и курс давали нам полную возможность «резать корму», то есть проходить под самой кормой каждого из стоявших на бочках кораблей. Надо было только не зевать на руле, но рулевые у нас были тоже первоклассные. И вот, салютуя согласно уставу каждому военному кораблю флагом, мы начали резать одному за другим корму в расстоянии не более двадцати метров.
Как жаль, что нельзя быть одновременно и участником и зрителем одной и той же картины: ряд тяжелых, грузных серых громад, поднимающихся, как скалы, из голубого искрящегося и переливающегося опалом и золотом моря; синее в зените и пурпурно-золотое у горизонта небо и на его фоне легкий, изящный черный фрегат с белой статуей и золоченой резьбой на носу, скользящий по глади моря мимо закованных в стальные плиты, грозящих жерлами двенадцатидюймовых орудий современных собратьев.
Кормовые палубы всех кораблей эскадры были полны белыми кителями и форменками.
От борта корабля под вице-адмиральским флагом отвалил паровой катер и пошел, обгоняя нас, в глубь бухты. Дойдя до красной бочки с большим белым номером 15, он остановился, чтобы принять от нас проволочный трос и закрепить за рым бочки.
Не убирая ни одного паруса, дошли мы до назначенного нам места и, оставив бочку на ветре, «привели», «обстенили» передние паруса и остановились, не дойдя до бочки нескольких метров. Катер подскочил к борту, принял заранее приготовленный проволочный конец и раньше, чем судно под давлением ветра тронулось назад, закрепил за рым.
— Фалы травить, паруса убирать и крепить! — скомандовал я и, обратясь к Михаилу Васильевичу, попросил его немедленно опустить на воду мою гичку и нарядить на нее чисто одетых гребцов из младших практикантов.
Минут через десять я отвалил от трапа и отправился с благодарственным визитом к приславшему катер адмиралу.
Через десять минут, когда, подходя к трапу броненосца «Иоанн Златоуст», я оглянулся на «Марию Николаевну», то увидел ее уже с безукоризненно закрепленными парусами, выправленными по ниточке реями и откинутыми выстрелами, под которыми стояли спущенные на воду дежурные катера и «шестерка».
Теперь нам предстояло не ударить лицом в грязь перед правительственной экзаменационной комиссией и показать ей, что Одесское училище торгового мореплавания вместе с приписанным к нему учебным кораблем дают всесторонне подготовленные выпуски.
До начала работ комиссии оставалось десять дней, и надо было их возможно рациональней использовать.
Выпускники у нас были только Одесского училища, так как по общему учебному плану министерства выпускники других училищ совершали последнее практическое плавание на пароходах Добровольного флота. Выпускной
Съемка в Одессу назначена была на восемь часов утра 17 сентября.
Легкий бриз дул с берега в море.
В семь часов мы завели на бочку тонкий стальной трос «дуплином», то есть пропустили его в клюз с одной стороны носа корабля, продернули через рым бочки, взяли к себе обратно через клюз с другой стороны и закрепили на палубных кнехтах, а якорную цепь, на которой мы стояли эти дни, отклепали от бочки и вновь приклепали к якорю. Другой такой же дуплин мы завели на ту же бочку с кормы и оставили его висеть слабо вдоль борта. Без четверти восемь эта работа была закончена, все шлюпки подняты на места и закреплены по-походному и все паруса поставлены.
Люди стояли по местам наготове. Ровно в восемь, с последним ударом склянок, я скомандовал:
— Отдать носовой дуплин!
Конец был отдан, выдернут из рыма бочки и убран. Корабль под давлением «обстененных» парусов тронулся назад, но кормовой дуплин, натянувшись, задержав движение корабля, заставил его разворачиваться кормой к ветру. Как только паруса надулись с обратной стороны и корабль, пока еще привязанный за корму, стал, продолжая разворачиваться, приближаться к линии курса, я скомандовал:
— Отдать кормовой дуплин!
И клипер, освобожденный от привязи, бросился вперед. Это был очень красивый маневр. Мы опять начали резать одну за другой кормы военных кораблей, и когда проходили под кормой адмиральского «Иоанна Златоуста», на нем загремел оркестр, игравший нам туш, и раздались дружные аплодисменты и крики «браво» всего экипажа. Экипажи других кораблей подхватили.
В тот же день около полудня милях в двадцати от Севастополя «Мария Николаевна» шла, подгоняемая легким попутным ветром, на запад, чтобы потом сразу взять курс на Одессу, оставив опасный Тарханкутский мыс в пятнадцати милях к востоку.
Погода была прекрасная, ничто не напоминало осени: плюс 22° в тени, покойное, безоблачное небо, голубое, искрящееся миллионами золотых солнечных бликов, мирно гонящее маленькие волны море.
Длинный ют клипера был полон народа: выпускники с секстанами в руках брали полуденную высоту солнца, около них вертелись, тоже с секстанами, младшие преподаватели Костюков и Гаврилица; Гавришов о чем-то горячо спорил со старшим преподавателем Длусским; у передних поручней шагал от борта к борту исполнявший обязанности вахтенного начальника выпускник Шевелев; он зорко вглядывался то в горизонт, то в главный компас, то задирал голову и осматривал, хорошо ли стоят паруса, а в нескольких шагах от него стоял и наблюдал за ним вахтенный начальник Ставинский. Группа человек в шесть младших практикантов подкрашивала один из шканечных катеров, которые помещались у нас на шлюпбалках сейчас же впереди бизань-вант и считались дежурными. Я сидел вместе с Азбеловым на решетчатой скамеечке около рулевого аппарата и расспрашивал его о новом, только что выстроенном здании Петербургского училища дальнего плавания. Разговор о Петербурге вызвал приятные воспоминания.