Соленый ветер. Штурман дальнего плавания. Под парусами через океаны
Шрифт:
В темные ночи Хват по нескольку раз в вахту крадучись обходил палубу, присматриваясь к люковой рубке над сходом в кубрик: «Выползет же когда-нибудь этот сукин сын дохнуть воздухом». И действительно, недели через три в темную штормовую ночь Дуглас накрыл Флотского на палубе. Тот бросился перед ним на колени, прося пощады. Дуглас взмахнул дубинкой, которую он после случая с Флотским стал по примеру капитана носить на руке. Защищая голову от удара, Флотский закрылся руками… Дубинка хрястнула, и обе руки были переломаны выше кистей. После этого ему, как преступному зачинщику бунта, надели на ноги и на переломанные
Во время штормов у мыса Горн в ужасную ледяную ночь крепили крюйс-марсель. Парус, плохо стянутый горденями, вздутый кверху и оледеневший лубком, не позволял матросам «расходиться» по рею. Второй помощник, по имени Колл, зверь не хуже своих старших собратьев, но трус, стоял посредине рея, вцепившись обеими руками в драйреп, и кричал не своим голосом:
— Расходись, дави его животом!
Вотерман с юта посылал угрозы и проклятия Коллу и его слабосильной команде.
Колл озверел и, стоя на рее выше матросов, начал их бить каблуками сапог по головам. Трое сорвались и полетели вниз. Двое из них, с подветра, были отнесены в море; минуты две слышны были их крики, но им не бросили ни круга, ни даже конца какой-нибудь снасти; третий, с наветра, упал на палубу юта и тяжело стонал.
— Уберите вон этого покойника! — заорал Вотерман.
К несчастному подскочил Хват:
— Что ты стонешь? Ты же уже сдох, сукин сын! Эй, кто там есть из его вахты, принесите его одеяло!
Когда принесли одеяло, Хват закатал в него стонущего человека и, пихая ногами, столкнул через балюстраду в море.
Лечить и расходовать на него деньги не стоило…
Скоро после того, как мы обогнули Горн, поплатился и Колл.
Во время одного из поворотов судна Колл стоял у подветренных грот-брасов и по команде «пошел грота-брас» недостаточно быстро их отдал.
Вотерман, стоявший у руля, подскочил к Коллу и дал ему затрещину, но тот обернулся и так ударил капитана кулаком между глазами, что Вотерман растянулся на палубе. Поднявшись, он ничего не сказал Коллу и спустился к себе в каюту.
Через несколько минут к Коллу подошел стюард:
— Капитан просит вас, сэр, к себе в каюту.
— Скажите капитану, что я, как вахтенный начальник, не могу оставить своего поста.
Стюард спустился с докладом вниз, но через минуту снова появился перед Коллом.
— Капитан просит вас пожаловать к нему, когда вы сменитесь.
Делать было нечего. После смены полумертвый от страха Колл поплелся к капитану.
Вотерман с распухшей переносицей встретил его чрезвычайно любезно.
На столе стояла бутылка портвейна и две чеканные серебряные чарки.
— Я был не прав перед вами, — сказал Вотерман, — я погорячился, я не должен был поднимать руку на своего офицера при команде. Выпьем и помиримся.
Колл не ожидал такого приема.
— Простите и меня, капитан, вы лучший капитан из всех, с которыми мне приходилось плавать, — ответил он сконфуженно. — Я очень виноват перед вами.
— Ничего, выпьем. — И Вотерман налил чарки.
Выпили, а через четверть часа Колл, с «браслетами» на ногах и руках, лежал в шлюпке, стоявшей в рострах, напротив той, в которой
В тот же вечер произошло глупое и бессмысленное по своей жестокости убийство старого матроса-итальянца, известного в кубрике под кличкой «Папаша».
Дуглас доложил Вотерману, что итальянец не вышел в восемь часов вечера на вахту и что он не стоял вахты с четырех до шести.
— Матросы говорят, что у него ноги болят, — добавил с усмешкой Дуглас.
— А вот мы вылечим ему ноги! — сказал Вотерман.
Оба пошли к люку в кубрик и начали барабанить дубинками по сдвижной крышке, ругаясь и вызывая наверх итальянца. Скоро Папаша показался на трапе и медленно поднялся на палубу.
Увидя разъяренные лица начальников, он стал что-то бормотать по-итальянски и показывать на ступни ног. Они были черны от гангрены. У старика кто-то украл единственные сапоги, и он в ледяные штормы у Горна отморозил босые ноги.
— Говори по-английски, когда с тобой порядочные люди разговаривают!.. — заорал Вотерман и стукнул старика дубинкой по голове.
Матрос рухнул на палубу как подкошенный.
Вотерман не ожидал такого эффекта.
— Стюард! — заорал он. — Принеси сюда стаканчик виски или рома, а то этому слабонервному шарманщику дурно сделалось.
Но спирт был уже бесполезен Папаше — он был мертв. В ту же ночь несчастный старик, «скончавшийся от гангрены» (как было записано в вахтенном журнале), был зашит в парусину и похоронен по морскому обряду. Вотерман, исполняя роль пастора, прочел по молитвеннику соответствующее напутствие.
«Вызов» не поставил рекорда, его рейс из Нью-Йорка в Сан-Франциско занял сто восемь дней. Рекорд поставил вышедший за месяц до него тем же рейсом и тоже прямо с постройки клипер «Флайинг клауд», сделавший этот переход за восемьдесят девять суток и двадцать один час.
Как только мы прошли Золотые Ворота [30] и к судну подошел катер с помощником начальника порта, который должен был указать нам наше место в гавани, Вотерман, предоставив ему право распоряжаться клипером по своему усмотрению, съехал на берег.
Часа через два на судно приехал какой-то старый капитан и поставил «Вызов» к пристани.
Скоро рассказы о зверствах и преступлениях Вотермана и его помощников сделались известными всему Сан-Франциско, и на пристань повалили рабочие с золотых приисков. Собралась толпа тысячи в две и решила тут же линчевать Вотермана и Дугласа, но их и след простыл.
30
Вход в гавань Сан-Франциско. — Прим. авт.